Вот цоканье приблизилось и прекратилось. Значит, Гончие сейчас стоят на том месте, где мы свернули в переулок. Я прижался к стене насколько возможно и, покосившись на девчонку, убедился, что ее тоже не видно. Прошло несколько томительных, кажущихся бесконечными секунд, прежде чем цоканье раздалось вновь. Медленно, неохотно оно удалялось и вскоре окончательно затихло. Как только я убедился, что опасность миновала, так сразу же схватил пленницу и устремился вглубь квартала. Несколько минут мы метались по переплетениям маленьких двориков и ответвлениям тупичков. Больше всего на свете я боялся, что вновь услышу зловещее цоканье. Только оказавшись на соседней, идущей параллельно улице, я смог отдышаться.
Здесь лилового было намного меньше, зато болотный был в избытке. Поднимаясь тонкими струйками из отверстий подземных туннелей, стлался над мостовой, распространяя неприятный, тошнотворный запах гнили. Точно такой же можно почувствовать на рынке, в рядах, где продают фрукты. Стараясь не принюхиваться, я подошел к ближайшему фонарю и повернулся к спутнице. Быстрым движением отбросил капюшон в сторону и повернул лицом к свету, высоко задрав ее подбородок. За все время непрерывного бегства у меня до сих пор не было возможности рассмотреть пленницу, как следует. А, кто знает, может быть следовало сделать это с самого начала.
Желтоватые блеклые лучи осветили бледное, испуганное лицо. Длинные, рыжие волосы упали на плечи, словно волны оранжевого. Только теперь я смог прикинуть, сколько ей лет. Пятнадцать, скорее даже шестнадцать, уже не ребенок, как можно было подумать сперва из–за маленького роста. Сейчас она жалобно смотрела на меня, широко распахнув глаза. На секунду я утонул в их бездонной синеве. Редко, когда в человеке настолько заметны Подлинные цвета. И еще реже их можно настолько легко разглядеть. Чистейший, полный свежести и бодрости синий обдал меня соленым ароматом моря, смешанным со сладостью ключевой воды.
Отшатнувшись, я попятился, едва не упав, и на миг отпустил девчонку. Болезненные, тщательно укрытые от всех воспоминания поглотили меня, заставляя вновь переживать почти забытые события.
С того дня, когда я первый и последний раз видел такие глаза, минуло более десяти лет. Это случилось, где–то за месяц до разрушившего мою жизнь события. Накануне отец, прежде не особо интересовавшийся моими делами, лично приехал в школу гильдии. Он ждал меня в небольшом саду, разбитом на заднем дворе, в который допускались только Мастера и самые уважаемые клиенты. Там, посреди аллеи душистых пионов, отец объявил, что выбрал мне невесту. Ох, как я тогда ругался с ним. Вокруг не было ни души, все покинули садик на время нашего разговора, поэтому можно было не бояться чужих ушей.
— Отец, как ты мог решить это без моего согласия? Ты же обещал мне, что если я буду обучаться в гильдии, то ты оставишь меня в покое! — с каждой секундой я разъярялся все больше.
Подумать только, пока я, как ни в чем не бывало, сидел в школе, он уже определил мою дальнейшую жизнь.
— Это не обсуждается. Если ты не забыл, я твой отец и имею право принимать любые решения, — как всегда невозмутимо, отвечал он.
— Только до дня совершеннолетия, и ты это прекрасно знаешь! А объявлять о своем решении за несколько дней до него — подло!
— Замолчи, щенок! — прежде чем я успел шевельнуться, отец схватил меня за горло.
Еще ни разу мне не удалось предугадать его движения! Как и сейчас.
— Это твой долг, как члена семьи. Захочешь — откажешься, когда станешь совершеннолетним, а пока молчи.
Рука нарочито медленно разжалась, вернув мне свободу. Призрак свободы.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что я этого не сделаю, потому что подобный отказ сочтут за оскорбление!
— Но это уже будет твоим решением, — чуть заметно улыбнулся он. — А не моим. Кстати, завтра будет дан бал в честь вашей помолвки. Я уже договорился с главой гильдии, так что вечером тебя будет ждать карета. Надеюсь, ты не выкинешь какой–нибудь глупости.
Естественно, я не мог уронить честь семьи и не прибыть на праздник. Но заставить меня еще и изображать радость отец не смог. Или не захотел, ведь мне всегда было трудно понимать его. Невеста, бывшая еще совсем крохой, не подозревая о причинах торжеств, норовила спрятаться за подолом матери. Я почти не запомнил ее лица, только чистые, доверчивые глаза, наполненные до краев чистой синевой.