Волковы затрофеили почти десять тысяч рублей, не считая валюты, и Всеволод-младший был готов немедленно согласиться: спать хотелось отчаянно, да и перекусить бы не помешало. Но, к его великому удивлению, отец, который терпеть не мог торговаться, неожиданно принялся с жаром сбивать цену. Извозчик бойко возражал, приводя порой совершенно феерические аргументы.
– …А пярина-от, пярина! Истинный крест: с губернаторского дому! Как-от в семнадцатом губернаторев дом-от брали, пярину-от я оттудова приволокши! Самолично! Никак не можно меньше двенадцати рублёв!
Но Волков-старший разбивал подобные доводы с холодной издёвкой:
– Так у тебя ещё и клопы буржуазные? А нам их своей пролетарской кровью кормить? Не-е-ет, дорогой: за империалистов в перине ещё рупь долой. Бери восемь с полтиной и едем!
Наконец они сторговались на десяти рублях за всё, включая ужин, завтрак и утреннюю поездку на вокзал. Судя по всему, довольными остались обе стороны, хотя извозчик, поинтересовавшийся, откуда его седоки родом, цокнул языком и заметил, что если в Москве все такие хитрованы, то лично он за Республику спокоен: всех объегорят, но «Рассее» пропасть не дадут.
Дом, где им предстояло провести ночь, оказался добротным, могучим строением, сложенным из мощных лиственничных стволов, с высоким резным крыльцом и замысловатыми фигурками на крыше. Извозчик-домохозяин, представившийся Фёдором Степановичем, поспешил известить домочадцев, что необходимо принять жильцов, а отец с сыном отправились осматривать «самолучшу» комнату с «губернаторской пяриной».
Комната оказалась большой и чистой, но при этом выглядела какой-то странно пустой, словно бы и не жилой. Кровать и деревянная лежанка-нары, накрытая чистыми холстинами, самодельный грубоватый струганный стол да табурет – вот и вся обстановка, если не считать расстеленных на полу лоскутных половиков. Всеволод-младший удивлённо осматривался в пустой комнате, скупо освещённой висевшей над столом керосиновой лампой, которую зажёг отец, а затем спросил:
– Бать, а они что, все так живут? Бедновато как-то…
Отец усмехнулся:
– М-да уж, небогато. И знаешь, что удивительно: Гражданская война уже семь лет как кончилась, в стране – тишь-гладь да божья благодать, ни голода, ни разрухи же во время войны не было, а после войны – ни бандитов, ни мятежей, ибо все – сознательные. И чего это они без шкафов, без люстры, без радиолы? Сам не пойму.
Сын покраснел. Как-то в голову не пришло, что страна только-только подниматься стала, причём не то что с колен, а после здоровенного нокаута. Он ещё раз осмотрелся:
– Слушай, папань, так выходит, что они богато живут?
– Ну богато – не богато, но с достатком. Хозяин извозом промышляет, супруга дом и жильцов содержит – зарабатывают нормально.
На этом месте его прервала хозяйка, внёсшая в комнату самовар. Следом за ней вошли две молодые женщины, оказалось – хозяйские невестки. Сноровисто застелили стол чистыми газетами и расставили посуду: миску с кашей, глиняную крынку с молоком, доску с крупно нарезанным хлебом и два гранёных стакана под чай. Пожелали всем доброй ночи и удалились. Волковы принялись за ужин.
После еды, когда хозяйки убрали посуду, младший Всеволод собирался завалиться спать, но старший остановил его:
– Слушай, нам тут бы с бумажками поколдовать надо. Давай-ка, присоединяйся.
– С какими бумажками? Ты ж говорил, что документы не нужны.
– Ну не нужны-то не нужны, да только не все и не совсем. Присаживайся и вот на этих газетах трофейную ручку распиши.
Парень энергично принялся за дело, и вскоре свободные от текста поля покрыли прихотливые завитушки.
– Всё, расписал.
Отец буркнул себе под нос «отлично», вытащил из пачки справок сперва одну, потом вторую и принялся их аккуратно заполнять, стараясь выписывать каждую буковку с разным нажимом пера.