Губы Элизабет изогнулись в легкой грустной улыбке, словно мое замечание ее растрогало.
– Наверное, ты очень по ней скучаешь, – проговорила она.
– Очень. Она была замечательная. Лучшая мама на свете! Я всегда чувствовала, что она меня любит, что для нее нет в жизни ничего важнее меня.
– Не сомневаюсь, так оно и было. – Она протянула мне миску; я вытирала ее, а Элизабет тем временем споласкивала вилки. – А твой родной отец? Сколько тебе было, когда…
– Родного отца я совсем не помню, – объяснила я. – Он умер, когда мне и года не было. А ты, Элизабет? Расскажи про своих родителей.
Она вытащила из раковины пробку, чтобы дать стечь мыльной воде.
– С мамой я всегда ладила лучше, чем с папой. Он был слишком… – На мгновение Элизабет задумалась. – Слишком жестким. Не одобрял некоторых решений, принятых мною в юности. Мы спорили и ссорились. В конце концов я взбунтовалась и лет пять вообще не общалась с родителями. А потом мама заболела. Почти как твоя.
– Тоже рак груди? – сочувственно спросила я.
– Яичников. Она скончалась десять лет назад.
– О, мне очень жаль.
Элизабет кивнула, принимая соболезнования.
Другие вопросы я задавать боялась – чувствовала, что Элизабет рассказывает о молодости без охоты. Быть может, стыдилась чего-то в прошлом. И все же меня не оставляло любопытство: хотелось узнать об этой необычной женщине как можно больше.
– А твой папа? – осмелилась я спросить, пока она протирала тряпкой кухонный стол. – Потом вы с ним помирились?
Она пожала плечами:
– Как сказать. Время от времени созваниваемся. Где-то раз в год. Не чаще.
Я прислонилась к буфету.
– А братья или сестры у тебя есть?
– Нет, я одна, – коротко ответила Элизабет, откладывая тряпку.
Послышался негромкий стук в дверь. Я взглянула на табло часов в микроволновке.
– Уже полночь. Наверное, Джастин.
Пока я шла к дверям, Элизабет взяла свою куртку и сумку.
– Привет, Джастин! Входи, – поздоровалась я.
В отличие от Элизабет Джастин носил белую форму и выглядел точь-в-точь как медбрат в больнице.
– Ну, как кино? – спросил он, входя в дом.
Я закрыла за ним дверь.
– Отличный фильм!
– Привет, Джастин, – поздоровалась Элизабет. – А я уже ухожу. Доброй ночи.
Она помахала мне и выскользнула за дверь – я только и успела сказать:
– До завтра!
Позже, забираясь в постель, я вспоминала наш разговор на кухне. Элизабет сказала, что ее отец не одобрял каких-то решений, принятых ею в юности. Что же за «решения» заставили ее разорвать отношения с родителями на долгих пять лет?
Что у нее в прошлом? Как она жила до того, как встретилась с нами?
Размышления мои переключились на Райана и на те решения, что принимал в юности он. Райан ничего от меня не скрывал. Как только я достаточно выросла, чтобы понять, о чем речь (и некоторые мои одноклассники начали экспериментировать с алкоголем и наркотиками), он все мне рассказал о своем одиноком детстве, бурной юности и о том трагическом происшествии, что заставило его круто изменить свою жизнь.
Мне было двенадцать или тринадцать лет, и я восхищалась тем, как решительно он порвал с прошлым. Мне казалось – кажется и сейчас, – что для этого нужно большое мужество.
Слава богу, думала я, что в конце концов он встретился с мамой и со мной. Спасибо судьбе за того паучка в ухе. И за магазин, куда Райан и мама в один и тот же час отправились купить свежей кукурузы на ужин.
Когда я сказала Элизабет, что она порой напоминает мне маму, в этом была своя правда. Однако, думая о ее одиночестве и мятежной юности, я поняла, что намного больше общего у нее с Райаном.
Глава сорок шестая
Пришел июль, и наш сад заиграл всеми цветами радуги. Элизабет говорила, что, когда солнечными днями они с бабулей сидят на террасе, попивая холодный чай, ей кажется, что она попала на полотно Моне, и яхты вдалеке, в безбрежных синих просторах, видятся причудливыми мазками кисти.
Я спросила, не хочет ли она покататься на катере Райана, но Элизабет ответила, что не решается выходить в море в одиночку. «Может, пригласишь друзей на выходные?» – спросила я. Элизабет отказалась и от этого: нет, она предпочтет остаться на суше и у телефона на случай, если вдруг срочно нам понадобится.
Бабуля за лето расписала, должно быть, сотню камней. Когда август подошел к концу и мне пора было возвращаться к учебе, мы решили устроить благотворительную распродажу: продавать раскрашенные камни по пять долларов за штуку, а выручку передать детской больнице в Галифаксе.
Я рассказала об этом знакомым и расклеила объявления на столбах, а накануне написала в «Кроникл геральд» – и на следующее утро во дворе у нас появился репортер с камерой. Райан пожарил хот-доги: их мы тоже продавали по доллару за штуку. В общей сложности выручили больше двух тысяч долларов.