Что, если Марисса Смит и есть тот нерожденный ребенок, которого я потеряла двадцать лет назад?
Знаю, звучит безумно.
Читайте дальше.
Если Марисса выжила после кесарева сечения и ее втайне от меня отдали на удочерение другой семье, организовать такой «заговор» мог лишь один человек. Лестер Уортингтон, мой отец.
Я набрала его номер в Коннектикуте; руки тряслись от ярости и страха. Ярость едва ли требует объяснений, но страх… Это сложнее.
В самом деле, чего я боялась? Упреков отца за то, что разыскиваю скелеты в шкафу? Или, быть может, меня страшил его ответ? Что, если он скажет: да, все правда, пока ты лежала в коме, я отдал твоего ребенка на удочерение…
Или: нет, как ты могла такое подумать? Разумеется, твой ребенок мертв.
Я словно спустила курок – и теперь со скоростью пули летела в прошлое, в тот страшный день двадцать лет назад, когда, очнувшись в больнице, я узнала, что тетя и сестра мертвы, и чрево мое пусто, и крохотного существа, ради которого я жила, нет и уже не будет.
Выдержу ли я повторение этой потери? Как хотелось верить, что Марисса – моя родная дочь!
И все же я понимала: такого просто не бывает. Моя жизнь – не мыльная опера. Мы в реальном мире, и я не из тех фантазерок, что верят в сказки. Наоборот: в чудеса я не верила, даже когда творила их своими руками, возвращая людей с того света, как ту женщину из озера.
Медленно, словно ворочая тяжелые камни, я набрала номер отца и села, услышав гудок на другом конце провода.
Трубку он снял сразу.
– Алло!
У меня засосало под ложечкой. Уже больше года я не говорила с отцом.
– Привет, папа. Это Кейт.
Молчание.
– Ты меня слышишь? – спросила я.
– Слышу, – по-обычному хмуро ответил он.
В детстве этот недовольный, ворчливый голос пугал меня до дрожи. Однако детство давно ушло, а трепет сменился отчужденностью и враждебностью.
– Не ожидал тебя услышать, – продолжал он. – Давненько ты не давала о себе знать.
– Да, – ответила я. – У меня все хорошо. – Сам он, разумеется, об этом не спросил. – А ты как?
Несмотря ни на что, я помнила о хороших манерах. Пока еще помнила.
– Все отлично. Где ты, Кейт? Все еще в Канаде?
– Да. Кажется, в последний наш разговор я работала в доме престарелых. Теперь меня наняла одна семья для ухода за больной с Альцгеймером.
– Ясно… Что ж, дело благородное.
«Благородное…» Что он знает о благородстве? А о сострадании? Доверии? Верности?
– Думаю, я догадываюсь, зачем ты звонишь, – сказал он, и внутри у меня все перевернулось.
– Догадываешься?!
– Конечно. Услышала новости о Джеке Уилбере и хочешь разузнать поподробнее.
Джеком Уилбером звали того наркоторговца, что пришел ко мне за деньгами на следующий день после похорон Глена.
– Нет, я ничего не слышала, – ответила я. – А что с ним?
Короткое молчание.
– Так ты не в курсе? Десять месяцев назад его арестовали вместе со всей бандой. И недавно приговорили к тридцати годам тюремного заключения – за наркоторговлю и прочие грязные делишки. Впрочем, досрочно он может выйти и раньше.
Я заморгала, переваривая новость.
– Почему же ты мне не сказал? – спросила я.
– Сказал. Оставил сообщение на автоответчике.
– Я ничего не получала! Почему ты не позвонил по мобильному?
– Послушай, я оставил сообщение – чего ты еще хочешь? Если ты его случайно стерла, я не виноват.
Он даже не потрудился позвонить, чтобы сказать, что опасность миновала и я могу вернуться домой!.. Но я прикусила язык. Кричать на отца сейчас бессмысленно: у меня к нему серьезный разговор.
– Я хочу тебя кое о чем спросить. И очень прошу, пожалуйста, скажи мне правду.
– Разумеется.
Я представила себе, как он недоуменно хмурится, откинувшись в кожаном кресле, с неизменной трубкой в зубах.
Я не знала, как начать.
– Помнишь моего плюшевого мишку? – спросила я наконец. – Медведя по имени Бубба?
– Помню.
– Когда погибла Миа, Бубба был со мной в машине. Что случилось с ним?
Отец ответил не сразу.
– Не знаю, Кейт. Должно быть, остался на месте катастрофы, а потом кто-нибудь его подобрал.
– Ты уверен?
– Нет, – ответил он, – на самом деле я понятия не имею, что стало с твоими вещами. А почему ты спрашиваешь?
Сердце мое отчаянно забилось. Я сделала глубокий вдох.
– Папа, что произошло с моим ребенком?
– В смысле?
Не в силах оставаться на месте, я вскочила и начала мерить шагами кухню.
– Ты сказал, что моя дочь не выжила. Но я так и не видела ее останков и всегда чувствовала, что она не умерла. Мне нужно знать… Скажи, ты ее забрал?
Теперь на том конце провода наступило долгое молчание.
– Что значит «забрал»? На что ты намекаешь?