Рейнольдс тяжело дышал в такт дыханию феи. Обнимая её расслабленное тело, колдун усмехался. Его жизнь была истинным удовольствием. Адреналин, сила и прекрасные создания рядом. О чем ещё можно мечтать?
Муза зашла в комнату. Ей казалось, что эта боль — вполне реальная, человеческая, которую нельзя вылечить волшебным способом — прямо сейчас делает её сильнее.
— Спокойной ночи, — Рейнольдс поцеловал фею в висок. Та пробормотала что-то неразборчивое в ответ и уткнула нос в плечо. Колдун обнял свою миниатюрную бабочку, поглаживая её крылья. Она была воистину прекрасной.
— Спокойной ночи, Рейнольдс, — прижавшись лбом к стеклу, пожелала колдуну Мелета. Баюкая перевязанную бинтом руку, Мелета закрыла глаза. Где он сейчас? Что делает? Вспоминает ли её? Переживает ли перед допросом? Сумеет ли Алира Дракула обеспечить ему идеальное алиби?
Рейнольдс смотрел, как тусклые звезды переливаются сквозь стеклянный потолок. Лорелла устроила себе идеальное гнездышко, очень уютное. Неожиданно он подумал о Мелете. Холодно подумал, не в страстном порыве. Бедная девочка, зря он так сильно ненавидел её чуть раньше. Она не виновата, что сознание даже таких, как он, слабо, и не может противиться совершенной красоте. Потому в иной раз вместо желтых глаз он видел те, другие, шедевральные, и ему казалось, что сквозь пальцы он вместо лавандовых пропускает золотистые пряди. Никто не виноват, кроме природы, сотворившей муз ослепительными, а остальных — восприимчивыми к этой ослепительности. Правда, это ничего не меняло. Влюбляться в музу Рейнольдс точно не собирался. Сейчас он надеялся, что она сумеет правильно повести себя при допросе.
Мелета легла в кровать, натянув пуховое одеяло едва ли не на голову. Её трясло. Всё тело ломило. Моральный надлом у муз всегда выливался в простуду. Что ж, у неё есть время поболеть, похоже, Парнас решили закрыть как минимум на несколько дней.
«Мел, только не сломайся. Будь сильной».
— Береги себя, Рейнольдс Ратценберг.
Колдун повернулся на правый бок и, обняв фею за плечи, уснул практически моментально.
Муза повернулась на левый бок и, обнимая коленки, стала потихоньку засыпать.
========== Глава 17 ==========
Проснулся Рейнольдс от тихого, едва различимого шороха. Нехотя раскрыв глаза, он обнаружил сидящую к нему спиной Лореллу.
— Доброе утро, — хрипло пробормотал колдун, рассматривая темно-фиолетовую розу, нарисованную чуть ниже затылка феи. Вчера он её не заметил.
— А у тебя и правда феноменальный слух, обычно никто не слышит, как я собираюсь, — Лорелла вздрогнула, когда пальцы колдуна очертили контур розы. — У каждой феи — свой цветок, который нам наносят после посвящения, — ответила она на его незаданный вопрос. Точнее, тактильно заданный. — Мой означает преданность делу и страсть к интригам.
— Кто-то очень дальновидный определил тебе эту розу, — Рейнольдс тоже сел и зарылся носом в слабо пахнущие лавандой волосы феи. Удивительное дело, похоже, они, в самом деле, создавались природой, иначе как объяснить соответствие цвета и запаха.— Куда ты сбегаешь в такую беспросветную рань? — пробормотал он ей на ухо.
— Работаю в две смены, — усмехнулась фея, неохотно выскользнув из теплых рук колдуна. Поднявшись, она прошла по комнате и скрылась за шкафом. — Ты не знал? Парнас временно закрыт, музы не будут появляться за его пределами, пока Совет не решит, как поступить дальше, поэтому нам теперь работать за них. Конечно, — усмехнулась Лорелла, — долго эта замкнутость не продержится, Совет быстро поймет, что одними феями баланс не удержишь.
Рейнольдс на секунду позабыл о фее. Он окаменел. Закрытие Парнаса означало паузу длительностью в неизвестность для их с Мелетой расследования. Сейчас, когда каждая секунда на счету! Можно было бы винить Совет, однако, в этот раз их мотивы были понятны. Рей был сам виноват. Поднял переполох, настало время платить по счету. Правду говорят — ничто не дается просто так.
— Ну и что ты умолк? — на секунду голова феи показалась из-за шкафа.
— Мне нужна моя муза… проклятие, как же не вовремя всё.
— Ну вот, а говорил, что не очарован ею, — добродушно рассмеялась Лорелла, продолжая возиться с одеждой.
Рейнольдс нашел взглядом свой вчерашний костюм… Нет уж, спасибо, он в замок лучше в одеяле вернется.
— Ты сама сказала, что я прекрасно лгу, — ну, не рассказывать же Лорелле о расследовании.
— Раз она тебе так нужна, то на прикроватной тумбочке ты найдешь листок и ручку. Напиши своей музе записку, я буду на Парнасе и передам. Тебе стало легче?
— О, да, намного, — необходимое для записки Рей нашел очень быстро, а вот текст в голову не шел. Что он мог написать Мелете? Что должен был сказать? — Мы поужинаем сегодня? — спросил колдун, рассматривая белый лист бумаги под разным углом. Написать «Я продолжу расследование без тебя»? Мелета ощутит себя преданной, она же так верила в «команду», что смогла этой верой побороть его темную магию. Он не мог подорвать эту веру. Никак. Особенно, после признания, что до него в неё никто не верил просто так.
— Не думала, что ты захочешь ещё со мной видеться, — с искренним удивлением призналась Лорелла, впорхнув обратно в поле видимости колуна. Сегодня на ней было короткое платье салатового цвета. Она удивительным образом была похожа на фею Динь-Динь из мультика о Питере Пэне. Что за очаровательное создание?
— А может я хочу видеть тебя до конца своих дней, — поймал её за руку Рейнольдс. Фея неосмотрительно подошла слишком близко.
— Лгунишка, — улыбнулась она, взъерошив его и без того растрепанные волосы. В её движениях улавливалась некая триумфальность человека, сумевшего приручить опасного хищника. Рейнольдс не возражал, это ощущение со стороны его подружек было очень знакомо. — Конечно, поужинаем. Кто знает, может и позавтракаем…
— Не обещаю, — покачал головой колдун, — у меня ночное дежурство в Париже сегодня, ночь будет беспокойная.
— Париж — это романтично.
— Как по-человечески. Париж — это головная боль. Только в этом городе почему-то оживают кровожадные горгульи на церквях и соборах. Не понимаю, какой тип магии делает с ними такое…
— Все равно, хочу поужинать в Париже.
— Я и не возражаю. Что может быть прекрасней ужина у Нотр-Дама под рык просыпающихся горгулий?
Рей отпустил руку феи и стал писать записку Мелете. Лорелла, тем временем, подошла к окну. Завязывала косу она автоматически, не отрывая взгляда от города. Любопытно, каким она его видела? Освещенным лучами солнца или абсолютно серым, уже без вдохновения, которое утекало из мира?
— Как себя чувствует человеческая реальность сегодня? Не умерла окончательно?
— Лучше, чем мы ожидали, — призналась Лорелла, открывая окно. — Охрана муз дает свои плоды. Ты там поэму пишешь, что ли?
— Уже закончил, держи, — он протянул ей сложенный вчетверо лист, — её зовут Мелета, она…
— Да знаю я. Она — особенная.
— С чего ты взяла? — удивился Рейнольдс, прищурившись.
— Иначе бы ты ей не писал. Шучу. Вряд ли бы тебе под защиту дали посредственную музу, скорее наоборот, тебе доверили истинное сокровище… Короче, я найду твою музу и передам ей послание. Мелета — не такое уж распространенное имя. До вечера?
— До вечера. Какими заклинаниями ты запираешь квартиру?
Лорелла, ставшая было на подоконник, развернулась в сторону колдуна.
— Заклинания? Рейнольдс, я просто запираю окна и двери. Ключи — в прихожей. — И послав ошарашенному колдуну, не ведавшему до этой минуты, что хоть какие-то из созданий теневого мира запирают квартиры человеческим способом, воздушный поцелуй, отправилась навстречу человеческому миру.
Рейнольдс посмотрел на мигающий индикатор мобильного телефона на полу. Подняв его, он прочитал сообщение от Алиры.
«Я убью тебя, Рей»
Колдун усмехнулся. Как всё банально.
— Это вряд ли, дражайшая сестрица.
***
Дом Утерянных Шедевров напоминал картинную галерею Далвича — кораллового цвета стены, анфилада соединенных арками комнат, рассеянный верхний свет из окон-фонарей на потолке, вот только вместо несостоявшейся коллекции Станислава Августа Понятовского — картины, которые больше невозможно увидеть ни в одном из современных музеев мира. «Ваза с пятью подсолнухами» Винсента ван Гога, «Мост Ватерлоо» Клода Моне, «Святой Матфей с ангелом» Караваджо, «Портрет молодого человека» Рафаэля и множество иных жемчужин искусства, считающиеся утраченными навсегда, радовали глаза муз, спасавших их порой ценой собственных жизней.