Он был рожден Хаосом и мог принимать своё второе обличие, редко кому показываемое, ибо сам колдун ненавидел собственное происхождение. Сила химер, которой он частично был наделён, нередко помогала ему в сражениях, однако чаще Рей предпочитал магию его реальности. У него внутри жил страх однажды стать таким же, как никогда не виденные сестры — жестоким, хладнокровным убийцей, живущим без совести, морали и принципов. Но сейчас голос Мелеты звучал с такой непоколебимой верой, что захотелось её ударить, ведь сам он, увы, был не столь убежден в том, что не являлся монстром.
— Ты не причинишь мне вреда и отнюдь не потому, что тебя заколдовали в детстве, — муза улыбнулась. Так невыносимо тепло, что в груди стало больно, — а потому что, даже невзирая на Хаос, что течёт в твоих жилах, смешиваясь с кровью, ты наделен чистым сердцем, Рейнольдс Ратценберг. Именно оно всю твою жизнь вело тебя, а не алхимические формулы. Ты сильнее любых чар, неужели тебе это не известно? Если бы ты захотел, мог бы разрушить даже мир, не только какие-то там заклинания.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
Девушка наклонилась к этому резко ставшему чужим лицу и, глядя прямо в змеиные глаза, прошептала:
— Так расскажи мне, — после чего позволила себе поцеловать эти смертельные губы, пробуя ненависть на вкус.
Горечь, бесконечная горечь охватила девушку, лишь собственный свет мог сберечь Мелету от опасности быть отравленной пеплом Хаоса. Она целовала Рейнольдса, словно они стояли среди бесконечного поля и были безумно влюблены — жадно, страстно и уверенно. Девушка не пыталась убрать когти с собственной шеи, при этом она обнимала колдуна с бережностью, будто он мог рассыпаться.
— Зачем… — Рейнольдс резко оттолкнул от себя девушку. Никакого удовольствия он не получил, только ослепляющую боль по всему телу. Сейчас колдун был более созданием Хаоса, чем Теневого Мира, потому даже прикосновение музы могло уничтожить его. Глаза Рейнольдса постепенно принимали привычный пепельно-стальной оттенок, — зачем ты делаешь это?! — Он провел пальцами по своим губам, будто не веря в произошедшее. Это был не поцелуй, не безумие, Рейнольдс знал, что это была любовь. Она помогла Мелете преодолеть его барьеры.
— Потому, что я не вижу разницы между тем Рейнольдсом, которого я вижу всегда, и тем, которого ты мне показываешь. Цвет глаз, губ и когти вместо пальцев не делают тебя иным. Ты — это ты. Не важно где ты рожден, какие формулы и чары на тебе испытали, какие цели возложили. Неужели ты не понял, Рей? Не они сделали тебя, ты сам сотворил свою судьбу. Ты бросал вызовы Совету, потому что сам того хотел, ты защищаешь людей, потому что тебе нравиться это, ты уничтожаешь Теней потому как знаешь, что это верно. Вот в чем твоя суть, а не в змеиных глазах.
Колдун ошарашено молчал.
— Никакой ты не монстр, Рейнольдс. — Мелета поднялась на ноги. Отряхивая платье от пыли, она не переставала мягко улыбаться и в этой улыбке ощущалась мудрость, — ты — искупление грехов твоих родителей. Давай я сделаю тебе чаю?
— Что, прости?
— Чаю. Ты выглядишь очень уставшим — о, не нужно хмуриться, в этом нет ничего постыдного, потому я сейчас заварю тебе травяной чай и ты немного отдохнешь, прежде чем мы приступим к тренировке. — И с поразительным бесстрашием, Мелета открыла дверь, хоть и чувствовала — в этом доме полно странных созданий, которые могут причинить вред столь светлой гостье.
Рей с минуту смотрел ей вслед, ощущая, как ноющая боль в сердце, застрявшая в нем осколком три дня назад, растворяется, отпускает его. И неожиданно для себя осознал, что не в силах бороться со сном, который мягко окутывает его.
…Когда через пятнадцать минут Мелета вернулась в сопровождении молчаливого Нахтмарта, Рейнольдс спал, растянувшись на полу и положив правую руку под щеку. При её появлении браслет больше не обжигал запястье, потому юноша даже не поморщился. Зная, что чары замка надёжно защищают их обоих, он позволил себе провалиться в безмятежный сон.
Мелета позволила Нахтмарту унести чашку. Поплотнее укутавшись в любезно предложенную призраком шаль, девушка присела рядом с Рейнольдсом. Его лицо не приобрело детское выражение, как часто бывает со спящими, сейчас, когда упала маска, на бесстрастном мраморе проступили трещины тревог, печалей и потерь. Какое количество испытаний пришлось пережить этому молодому колдуну? Сколько времени понадобится, дабы излечить его измученную душу?
— Сегодня ты будешь спать спокойно, — тихо пообещала муза, целуя Рейнольдса в лоб, таким образом, забирая часть его тревог. Его лицо слегка просветлело и, улыбнувшись чему-то приятному, колдун задышал глубже.
*
Тело ужасно ныло от сна на голом полу, однако в голове было на удивление ясно. Потянувшись, Рейнольдс поймал себя на том, что улыбается. Давненько он уже не просыпался в таком отличном настроении. Повертев головой, колдун обнаружил музу — укутанная в тёмно-вишневую шаль, девушка сидела на софе, поджав ноги. Она настолько погрузилась в чтение, что её ничуть не смущал Нахтмарт, зависший за спиной. Кажется, призрак показывал музе, в какой последовательности читать многочисленные бумаги. Любопытный тандем, Рейнольдсу даже хотелось потереть глаза, дабы убедиться — они не врут ему, но не стал делать этого. Он слишком хорошо знал, что наиболее реальное кажется невозможным.
— Эта шаль принадлежала моей бабушке Элеонор. — Немного хриплым после сна голосом обратил на себя внимание Рейнольдс. Странная парочка, как по команде посмотрела на него. Нахтмарт провел призрачными руками по шали, будто пытаясь коснуться накидки, хранящей множество дорогих ему воспоминаний. — Когда я был маленьким, она часто читала мне истории о великих Ратценбергах из этих самых летописей, сидя на этой софе. Здесь я и засыпал. С тех пор я ни разу так сладко не спал… кроме сегодняшнего дня. — Колдун задумчиво посмотрел на мягкий золотистый свет, струящийся от музы. Он ни на минуту не сомневался, что каким-то загадочным образом девушка повлияла на его мирный сон.
— Вот чем занимаются великие колдуньи отойдя от дел, — усмехнулась Мелета, откладывая свитки. Оказывается, в детстве Рейнольдса также были светлые моменты.
— Вряд ли Элеонор можно назвать великой колдуньей, — голос Рейнольдса потеплел. Рядом с бабушкой он никогда не ощущал себя одиноким в этом огромном, страшном замке из которого его никто отчего-то не выпускал. Только с годами Призрак понял, что дело было в его несколько непростом происхождении и войне, которая бушевала по всему Теневому Миру. — Она всю жизнь посвятила семье. Бабушка очень любила меня. Знаешь, у вас с ней есть кое-что общее… — задумчиво протянул юноша, пытаясь кое-как пригладить пальцами торчащие во все стороны волосы.
Тем временем, поправляя шаль, Мелета задумалась — уже не первый раз Рейнольдс говорил туманные фразы, свидетельствующие о том, что он знает о её чувствах. Но никогда прямо он не заявлял об этом, благородно оставляя ей право либо признаться, либо молчать. За подобную деликатность муза была очень благодарна колдуну.
Любопытно, а что чувствовало его ледяное сердце? И чувствовало ли оно вообще хоть что-то?
— А ты оказывается из очень древнего рода, — легко перевела тему Мелета, — правда, что Ратценберги были первыми колдунами?
— Ох, Мел, даже у теневых созданий есть легенды, когда отсутствует правда. Я сомневаюсь, но сказка красивая, придает солидности. Но род, действительно, очень древний.
— А основатели Совета Магов? — полюбопытствовала муза. — Ни за что бы не заподозрила тебя в такой родословне, глядя на то, как ты всегда ругаешься с Советом.
Рейнольдс задумчиво посмотрел в потолок.
— Да, в темные времена, когда каждым народом теневого мира единолично правил сильнейший, мы стояли на грани катастрофы — церкви уничтожали колдунов и волшебников, мифические вампиры и оборотни стали реальностью, существующей бок о бок с людьми, — говорил Рейнольдс медленно, а на поверхности его глаз будто отражались события давно минувших лет. Память рода передавалась особым заклинанием. — - Чтобы выжить, нужно было объединиться и навсегда оградиться от людей барьером, уйти существовать ещё в какую-то реальность… Тогда Рихард Ратценберг и предложил идею — каждым народом должен править Совет, а Теневым Миром — представители этого совета в равном количестве. Это была первая ступень к равновесию. Я всегда любил эту историю, Совет казался мне таким великим, таким могущественным и непогрешимым… Сейчас у них цели те же, а методы… в нем так много параноиков, та последняя война отравила всех ненавистью и подозрительностью, которая портит жизни многим по сей день…. Мел, если хочешь задать вопрос — задавай, ты не будешь первой, кто это спросит, — добавил Рейнольдс после некой неловкой паузы. — Все спрашивают.