— Нет, конечно. Если удастся поднакопить деньжат, вернемся в «Страну басков». Купим бар в каком-нибудь хорошем районе Бильбао. Действительно в хорошем, не то что этот.
Интересно, подумал я, машинально кивнув, что такое в ее представлении хороший район.
— Это помещение вы, стало быть, арендуете?
— Конечно, и не дешево. Все же откладываем потихоньку, только крутиться приходится так, что не присядешь.
— Налей себе кружечку.
— Спасибо. Разве что маленькую.
Она принесла себе пива и села рядом со мной. Из-за стойки появилась малышка. С бутылкой она, видно, справилась и теперь размахивала пластмассовым молоточком как томагавком. Двинулась было со вскинутой ручкой через зал, потом остановилась, внимательно посмотрела на меня и уронила молоток на пол.
Иксия отхлебнула пива. На губах у нее остался тонкий слой пены. Она скрестила ноги и откинулась на спинку стула. Ноги у нее красивые, одета во все черное — черный обтягивающий свитер, черная короткая юбка, черные сетчатые рейтузы. Ногти покрыты алой краской, густые прямые волосы падали на плечи. Лицо у молодой женщины было приятное, но всем своим видом она напоминала хлебнувшую немало лиха в жизни труженицу, хотя в складке рта и глазах угадывалось нечто, похожее на нежность. Я предложил ей сигарету.
— Вы ведь поблизости живете? — Иксия прикурила от протянутой мною зажигалки.
— Да, на площади Святой Катарины.
— А почему?
— Катариной звали мою первую приятельницу.
— Я серьезно спрашиваю.
— Я тоже не шучу.
— Я часто вас вижу в этих краях. Бывает, вы так шикарно одеты. Наверняка у вас хорошая работа и денег куры не клюют. Зачем же вы выбрали такой район?
— Нравится он мне. И верхний этаж, где я живу, тоже нравится. Сверху на мир смотришь.
— А с людьми крыши не сталкиваетесь?
Люди крыши. Мне уже приходилось слышать это выражение, хотя уверенности в том, что они действительно существуют, не было. Говорят, это нечто вроде неорганизованной шайки ночных бродяг, ютящихся на чердаках кирпичных домов в Барио-Готико. Никто из известных мне людей в глаза их не видел, так что у меня было твердое подозрение, что все люди ночи — всего лишь призраки, носящие, по слухам, капоры и маски. Словом, род массовой паранойи. Фантомы.
— Нет. А тебе о них что известно?
— Только то, что все говорят. Живут они, как птицы, на чердаках, прокрадываются ночами в квартиры и обирают людей. Вроде и детей, случается, уводят.
— Детей выкрадывают?
— Говорят так. И хотя всегда возвращают их еще до рассвета, дети после этого неделю не узнают родителей.
— И ты этому веришь?
— Нет. Конечно, нет. Но так говорят.
Способность испанского языка напустить большого тумана относительно того, что и кем говорится, вынуждает порой дальнейшие расспросы.
— И кто же такое говорит?
— Не знаю. Старухи, как обычно. — Иксия вдруг сменила тему, словно ее поймали на чем-то: — Кстати, вы-то чем на жизнь зарабатываете?
— В издательстве служу. Словари выпускаем, энциклопедии. Толстые книги с длинными словами и маленьким шрифтом.
— Ясно. Классная работенка. Стало быть, вы — яппи.
Иксия произнесла это слово как «йопии». Захихикала и смахнула волосы со лба, хотя в этом не было необходимости. Ребенок, подражая матери, тоже коротко рассмеялся — словно пулемет застрекотал. Во время нашего разговора малышка подбиралась все ближе и теперь стояла, переминаясь с ноги на ногу, рядом с Иксией.
— И хоть по выговору сразу не угадаешь, вы ведь иностранец, правда?
— А разве мы все не иностранцы?
Она улыбнулась, но наживку не проглотила.
— Я слышала однажды, здесь, у нас, как вы говорили по-английски с кем-то из приятелей. С мужчиной, на котором было много одежды. Маленький человек, но много одежды. Большой пьянчуга.
Наверное, она имела в виду Игбара Зоффа, на него все обращают внимание.
— Это верно, по-английски я говорю.
— А знаете, что он, этот ваш друг, сказал мне по-испански?
Мне даже представить было страшно.
— En la boca de un caballo cabe una persona. Каково? У нас тут, знаете ли, много пьянчужек бывает. Язык распустят, черт-те что молотят. Но ваш приятель — это что-то особое, просто чокнутый. По-английски это что-то означает?
Я покачал головой. Нет, такое выражение мне неизвестно, ни на одном из языков. Буквально означает: в пасти лошади помещается. Вполне в духе Игбара. Может, это какая-то фантастическая ассоциация с живописью Шагала, хотя вообще-то я склонен согласиться с диагнозом, который поставила Иксия.