Впрочем, Терк Бауэр тоже казался мне совершенно нормальным, пока не засучил рукава.
Я трясу головой, чтобы отделаться от этих мыслей, и поворачиваюсь к Джорджу, приклеивая к лицу улыбку.
— Не могли бы вы сходить в мини-кухню и принести Элизе ледяных кубиков? — спрашиваю я. — Вы бы нам очень помогли.
Неважно, что это работа медсестры, — для Джорджа явно стало громадным облегчением, что ему поручили какое-то занятие. Как только он выходит, я поворачиваюсь к Элизе.
— Все в порядке? — спрашиваю, глядя ей в глаза. — Вы ничего не хотите сказать, чего не могли сказать при Джордже?
Она качает головой, а потом вдруг заливается слезами.
Я снимаю перчатки — осмотр шейки может подождать — и прикасаюсь к ее руке.
— Элиза, можете поговорить со мной.
— Я забеременела из-за того, что меня изнасиловали, — всхлипывает она. — Джордж даже не знает, что это случилось. Он так радуется этому ребенку… Я не могла сказать, что ребенок не от него.
История рассказывается шепотом, посреди ночи, когда Элиза остановилась на семи сантиметрах раскрытия, а Джордж пошел за льдом. Роды сближают и скрепляют людей узами психологической травмы, это катализатор, который укрепляет отношения. И поэтому, пусть даже я абсолютно чужой человек для Элизы, она изливает мне душу, тянется ко мне, как будто она упала за борт, а я — единственный клочок земли на горизонте. Она была в командировке, праздновала заключение сделки с важным клиентом. Клиент пригласил ее и еще нескольких человек на обед и купил ей выпивку, а следующее, что помнит Элиза: она проснулась в его гостиничном номере, чувствуя себя разбитой и обессиленной.
Когда она заканчивает, мы обе садимся, обдумывая ее слова.
— Я не смогла рассказать Джорджу, — говорит Элиза, и ее руки сжимаются на шероховатых больничных простынях. — Он пошел бы к моему начальнику, и, поверьте, они не стали бы терять эту сделку только из-за того, что случилось со мной. В лучшем случае они назначили бы мне пособие, чтобы я держала рот на замке.
— Значит, никто об этом не знает?
— Вы знаете, — говорит Элиза, глядя на меня. — Что, если я не смогу полюбить ребенка? Что, если каждый раз, глядя на дочку, я буду вспоминать, что со мной случилось?
— Может быть, стоит провести анализ ДНК? — предлагаю я.
— Что это даст?
— Ну, — говорю я, — по крайней мере, вы будете знать точно.
Она качает головой:
— И что потом?
Это хороший вопрос. Вопрос, который трогает меня до глубины души. Что лучше: не знать жестокую правду или делать вид, что ее не существует? Или противостоять ей в открытую, пусть даже это знание грозит обернуться бременем, которое ты будешь нести всю жизнь?
Я собираюсь высказать свое мнение, когда у Элизы начинается новая схватка. Неожиданно мы снова оказываемся в одном окопе и боремся за жизнь.
Так продолжается три часа, а потом Элиза выталкивает в этот мир дочь. Она начинает плакать, это случается со многими новоиспеченными мамочками, но я знаю, что у нее для слез другая причина. Акушер передает новорожденную мне, и я всматриваюсь в сердитый океан детских глаз. Неважно, как она была зачата. Важно, что она наконец здесь.
— Элиза, — говорю я, устраивая ребенка у нее на груди, — вот ваша дочь.
Джордж тянется через плечо жены, чтобы погладить кривенькую ножку новорожденной, но Элиза отказывается смотреть на ребенка. Я поднимаю ребенка выше, подношу поближе к лицу Элизы.
— Элиза, — говорю я тверже, — ваша дочь.
Она с трудом переводит взгляд на ребенка в моих руках. И видит то же, что вижу я: голубые глаза ее мужа. Такой же нос. Ямочка, в точности повторяющая ямку на его подбородке. Этот ребенок мог бы быть крошечным клоном Джорджа.
Напряжение разом спадает с Элизы. Ее руки смыкаются на дочери, она прижимает ее к себе так сильно, что не остается места ни для каких «а что, если…».
— Здравствуй, доченька, — шепчет она.
Эта семья создаст собственный мир и будет жить в нем.
Хотелось бы мне, чтобы для всех нас это было так же просто.
К девяти часам следующего утра мне начинает казаться, что в нашу больницу съехался рожать весь Нью-Хейвен. Я беспрестанно хлещу кофе, бегаю между тремя уже родившими пациентками и горячо молюсь, чтобы до конца моей смены еще какой-нибудь из женщин не вздумалось начать рожать. Вдобавок к родам Элизы, вчера вечером у меня были еще две пациентки: третьебеременная третьеродящая (которая, по правде говоря, могла бы родить и самостоятельно, без посторонней помощи, что почти и произошло) и женщина, у которой была четвертая беременность, но первые роды — ей пришлось делать экстренное кесарево сечение. Ее ребенок, двадцатисеминедельный, сейчас в отделении интенсивной терапии для новорожденных.