— Что конкретно тебя не устраивает?
— Почему мы не сушим белье на улице, как все местные?
Руфь поморщилась:
— Тебе никто не запрещает натянуть бельевую веревку, Джозефина. Прищепки найдешь в подвале. Или же во имя защиты окружающей среды смастери их сама.
— Да, это мысль, — вступил в разговор Уилл, вновь пытаясь разрядить атмосферу. — А потом будешь ходить по домам и предлагать свой товар. Как те торговцы, что продают вразнос лук и прочую ерунду. Цыганка Джози.
— Заткнись! — взвизгнула Джози, словно обиженный детсадовец, хотя ей уже шел семнадцатый год. У нее на лице проступили пунцовые пятна.
— Сама заткнись.
— Замолчите. Оба.
Джози нахмурилась:
— И я еще вот что хотела сказать…
— Я больше ничего не желаю слышать, — отрезала Руфь.
— Вот-вот, и я о том, — не унималась Джози. — Ты никогда со мной не разговариваешь. — Длинными, вымазанными в краске пальцами она теребила сережку. — Я хочу бросить школу.
Руфь тяжело вздохнула:
— Давай не будем об этом. Я уже сказала: это нелепая идея.
— Я серьезно, мам. Правда. — Джози повысила голос. — Я собираюсь забрать документы из школы и поступить в художественное училище. Я хочу заниматься живописью. С детства только об этом и мечтаю.
Руфь, теряя терпение, набрала в легкие побольше воздуха:
— Ты даже не представляешь, как тяжело художнику заработать на жизнь. Я ведь сто раз тебе это говорила.
— Ты бы так не говорила, если б видела мои работы.
— Я категорически запрещаю тебе бросать школу до получения аттестата. Это не подлежит обсуждению. — Руфь тоже повысила голос: — Если бы мои родители позволили мне бросить школу…
— Речь сейчас идет обо мне, — сердито заметила Джози. — Мне не нужен аттестат. Я хочу стать художником.
— Как ты будешь жить, когда уйдешь из дома, это твое дело, — холодно сказала Руфь. — Но, пока ты на моем попечении, Джозефина, школу бросать я не разрешаю.
— Пошла ты к черту! — крикнула Джози.
Она вылетела из кухни и задела босой ступней подставку с одной из китайских фарфоровых ваз, стоявших по обе стороны лестницы на второй этаж. Ваза опрокинулась и покатилась по широким сосновым половицам. От ее горлышка отлетел треугольный черепок.
— Джози! — Разъяренная Руфь подняла осколок. — Проклятие. Неужели нельзя поосторожней?
Она и сама удивилась тому, что так рассвирепела. В конце концов, вазу можно склеить. И вспылила она не только от досады на дочь, с которой перестала находить общий язык. Причина лежала гораздо глубже. Разбитая ваза символизировала раскол в семье, опасность которого она смутно сознавала. Ей было ясно, что это — очередная прореха в полотне их семейной жизни.
Джози зашагала прочь, оставив реплику матери без ответа. Руфь выскочила в холл. Девочка была уже на середине лестницы.
— Джозефина!
Джози остановилась, держа прямо спину с агрессивно выпирающими лопатками.
— Что?
— По крайней мере ты могла бы извиниться.
— Изви-ни, ма-ма, — дерзким голосом пропела девочка.
Руфь с неожиданной для себя прытью взбежала по лестнице, схватила дочь за плечо и встряхнула ее.
— Как ты смеешь… — Джози отвела взгляд. — Как ты смеешь так разговаривать со мной, после того как разбила принадлежащую мне вещь!
Девочка презрительно усмехнулась:
— Вот-вот, такая уж у нас семейка. Вещи здесь значат больше, чем люди.
— Ты мелешь чушь.
— Разве?
В глазах Джози застыла враждебность. И что-то еще. Может быть, неуверенность. Или даже страх. Руфь устраивало и то и другое. Страх, пожалуй, больше. Она собралась возразить, но передумала. Выросшая между ними невидимая стена вдруг показалась ей непреодолимым препятствием.
— Это не просто вещь, — устало произнесла она. — Мой прапрадедушка Картер привез ее из Китая.
— Я же извинилась.
В холл вышел Пол с газетой в руке и сквозь очки воззрился на жену и дочь.
— Джозефина, — обратился он к дочери, — не груби матери. Дело не в вазе, как ты понимаешь. Ты нарушаешь покой в доме.
— Покой? — усмехнулась девочка.
— Да, покой. А теперь извинись перед мамой.
Джози пробормотала извинения и удалилась к себе.
Руфь не ожидала, что муж окажет ей поддержку, и была ему глубоко благодарна. В последнее время ей чаще приходилось полагаться только на собственные силы.
— Спасибо, дорогой. — Она положила ладонь ему на плечо.
Он глянул на нее и рассеянно потрепал по руке.
— Думаешь, мне надо бросить работу? — спросила она. — Может, я переоценила свои возможности?