Я — в первой пятёрке. От нашего ряда до дверей карантина — метров 20. В моих планах ничего не поменялось: договорились с мужиками, значит нужно делать, что обещал. А что могут закрыть в кичу было понятно с самого начала.
Четыре человека из нашего ряда, смешно пытаясь попасть в ногу, пошли в направлении карантина. Я один остался стоять. Москалёв вновь подозвал к себе. Меня обступила целая куча мусоров, которые стали наперебой на меня орать:
— Чё, блатуешь, да?!
— У нас блатные сразу в крытую уезжают, понял!
— Чё за статья? Три-три-девять? Баклан?!
— Будешь сидеть до звонка!
— Да акт на него составить, пускай в ШИЗО посидит!
…и тому подобное. Я не очень их слушал — уже сильно промокнув под дождем, колотился от нервов и бешенства — ряд за рядом мои соседи по карантину уходили в барак, бодро взмахивая ногами. Стоять не остался никто.
Эта история быстро стала известна всей зоне, местные «движенцы» за нас радовались: «Карантин бунтанул!». Зэки прикалывались: когда «нулевой отряд» (так нас называли) нёс бачки с едой по центральной аллее, демонстративно уступали место: «Пропусти, блатные идут!»
Васькович и Егор получили свои сутки ШИЗО, вышли, и были нами достойно встречены. Егор скоро уехал в СИЗО по каким-то вновь открывшимся обстоятельствам.
Сам я до сих пор удивляюсь, почему тогда не был отправлен в кичу. Однако последствия всё же были: сначала меня вызвал в кабинет начальник оперчасти Слесарев, (ставший позже зам. начальника зоны), угрожал крытой, 411-й статьей и применением физической силы в случае дальнейшего неповиновения. (По иронии, в последующие 4,5 года срока я испытал всё вышеперечисленное). Кроме того, меня поставили на некое подобие профучета — следующие пару недель каждый вечер к нам приходили контролёры, «проверять Дедка»: не сбежал ли, не чинит ли каких беспорядков.
После всего произошедшего, в карантине еще не раз курили в туалете, ругались с козлами и нарушали режим. Кого-то сажали за это в ШИЗО, кому-то давали дежурства вне очереди. Пару раз даже выводили весь карантин на плац с личными вещами.
Но больше ни разу не заставляли маршировать.
Апрель 2017
МАУГЛИ
Его привели в нашу сто пятьдесят вторую хату вечером. Худое, заросшее, чумазое существо лет шестнадцати на вид, с испуганным взглядом — точь-в-точь затравленный зверёк. Первые несколько минут мы вообще ничего не могли от него добиться. Кто такой? С какой хаты? Он только невпопад мотал головой, растерянно моргая глазами исподлобья. Наконец посадили его за стол, напоили чаем и вытащили-таки кое-что. Знакомьтесь: Саша К., двадцати одного года, сам из Червеня. Сидел в хате со строгачами,[6] но те его «поставили на лыжи».[7] (Забегая вперед, скажу, что дальше мы хорошо поняли за что). Сидит за какой-то украденный рюкзак с фотоаппаратом. Я в шутку назвал его «Маугли», потому что он и в самом деле был словно из леса вышедшим, к тому же со смуглым лицом. Прозвище быстро прижилось.
Прошло несколько дней. Совместными усилиями хата одела, постригла Маугли и заставила его умьггься — стал больше похож на человека. При себе у него не было ничего, даже станка для бритья, но всем необходимым мы его обеспечили. Саня не «грелся» (даже письма ему никто не писал), но, естественно, ел, пил и курил вместе со всеми, так как жили мы общим.
Как-то незаметно, немного осмелев, увидев, что живут здесь люди, а не звери, начал он проявлять себя не с лучшей стороны. То влезет в чужой разговор и несет при этом чушь, то комментирует, когда не просят, то лезет к кормушке разговаривать с ментами, чего делать совсем не умеет, то огрызается на справедливые замечания. После нескольких таких эпизодов основным методом беседы с ним стал крик. На Маугли орали с утра до вечера, так как не проходило часа, чтобы он что-нибудь не «накосячил». Но Сане все было нипочем.
Меня же он заинтересовал как «редкий вид». На свободе, конечно, с такими людьми общаться не приходилось, а тут — пожалуйста, сколько угодно. Я был в хате, наверное, единственным, кто на него не кричал (ну, если честно, почти не кричал) и общался, как равный с равным, хотя и было это непросто. Скоро в биографии Маугли обнаружилось много интересных подробностей: отец его сидел много лет на Глубоком (ИК-13), что с матерью — неясно, ну а сам Маугли живет с тетей, которая его, очевидно, недолюбливает. Рос парень сам по себе, по крайней мере, примет целенаправленного воспитания в нем я не заметил. Почти вся жизнь Сани прошла на улице: бухал, «факал» клей, воровал. По его словам, закончил ПТУ, но при этом почти не умел писать, да и прочитать больше нескольких строк для него было непосильной задачей. Развитие его, по моей оценке, тянуло на уровень одиннадцати-двенадцатилетнего. Иногда я смотрел на Маугли и думал: вот тебе и двадцать первый век в центре Европы… Под носом у хваленых социальных и образовательных служб и той же инспекции по делам несовершеннолетних вырос дикарь, который в двадцать один год не умеет читать. И все, что они сумели с ним сделать — это посадить в тюрьму. Теперь же с вероятностью в девяносто девять процентов он будет всю жизнь бухать, сидеть, воровать и колоться. И всем наплевать. Всем… Кроме местного РУВД, которому он делает статистику.