Но если до Маугли не было дела государству, то было дело неправительственным организациям: Саня еще подростком ездил в Италию по Чернобыльской линии. Подробностей я уже не помню, только помню, как он рассказывал о своем звонке итальянцам отсюда, из Беларуси: «Звоню, она берет трубку… Ну я: “Привет!” Она: “Пронто! Пронто!” А я ей: “Х*ёнто!” — и бросил трубку!» На этом месте Маугли залился смехом, очевидно, довольный своим тонким юмором.
Еще у Маугли была астма. Иногда он заходился тяжелым кашлем и тогда просил у контролера баллончик с аэрозолем, который ему не дали в камеру (так как он был металлический), оставляли в ячейке на продоле. Баллончик, кстати, был «от итальянцев». Но, несмотря на ужасные приступы, Саня и не думал бросать курить.
Дни шли, Маугли делался в хате явным изгоем. Не умея вести себя прилично, Саня к тому же постоянно «порол косяки» — то «запарафинит» общую вещь, напьется на ночь чифира и потом ночью блюёт, не давая другим спать. Кроме того, его приходилось постоянно заставлять мыть свои вещи и участвовать в уборке хаты. Разумеется, на него бесконечно ругались. Первое время я его даже защищал — жалко было смотреть, как он скукоживался от грозного рыка и выпученных глаз сокамерников, — и сам пытался не раз и не два разговаривать по-хорошему, объясняя правила жизни в хате. Помогали эти «душеспасительные» беседы в лучшем случае на полдня, поэтому после очередной попытки я их забросил. Как сказано ранее, «жесткие» методы тоже не помогали в его воспитании. К тому же скоро мы поняли один интересный психологический нюанс: Маугли просто жизненно необходимо было находиться в центре внимания, даже если это внимание выражалась исключительно в брани и криках. Для того чтобы быть «звездой хаты» и в течение всего дня слышать разговоры о себе, он готов был терпеть и оскорбления, и атаки, и угрозы. Уже в последующие годы я понял, что это особый тип людей, который особенно ярко проявляет себя именно в камерной системе. Они нарочно напрягают тех, кто их окружает, чтобы любой ценой закрепить их внимание на себе.
Скоро все пути воспитания (кроме, пожалуй, физического) закончились. Его просили, на него кричали, всячески угрожали, пугали, лишали сигарет, пытались игнорировать. Но все это только больше распаляло нашего Маугли, ведь он явно чувствовал, что усилия всей хаты, а значит, и внимание, направлены на него. Он начал выражать недовольство: мол, к нему плохо относятся. Предупреждал контролера, что «вскроется», объявлял голодовку (которая длилась 15 минут, до первого борща, принесенного баландёром), а однажды даже написал заявление оперу. На тетрадном листике волнистыми строками, едва разборчиво, невероятно кривыми буквами было написано примерно следующее (передаю близко к оригиналу):
прашу пиривисти миня вдругую хату патамушта у миня 1000 касиков явсем мишаю наминя пастаяна арут
…и так далее.
Правда, заявление это он так и не подал. Зато процесс его составления и обсуждение самого поступка Маугли затянулись на полдня. А большего Саня и желать не мог.
После Нового года (наступил 2011-й) меня отправили в больничный корпус жодинской тюрьмы — лечить вросший ноготь на ноге. Через две недели я вернулся, но Маугли в хате уже не было. И вот что мне рассказали пацаны. Почти сразу после моего отбытия Саня словно с цепи сорвался: то ли у него открылось психическое заболевание, то ли он удачно его симулировал. А в частности: барабанил в стены безо всякого повода, нес чушь пуще прежнего, прятался за дверью туалета, воровал вещи из общего «котла», а потом вообще украл и спрятал у себя чужое письмо. Скоро он начал получать от ребят «лещей», так как терпеть уже не было никакой возможности. В результате менты, наверное, поняли, что с Саней что-то не так, и забрали его в санчасть.