Поэтому я обращаюсь со своим призывом к вам и всем, у кого есть силы и возможность повлиять на status quo, с надеждой, на то, что все, что происходит со мной больше не произойдёт ни с кем в Беларуси.
Николай Дедок
Тюрьма № 4
Март 2015 года
КРАЙНЯЯ МЕРА
«А что это за порезы у тебя на руках? Хотел покончить жизнь самоубийством?» — спрашивают меня время от времени. Многие не понимают, зачем, сидя в тюрьме, калечить себя и какой в этом может быть смысл.
В тюремном этикете есть понятие «крайние меры». К ним относится голодовка и членовредительство. Согласно неформальным тюремным правилам крайние меры применяются в трех случаях: угроза жизни, угроза здоровью и угроза личному достоинству. Логика таких действий проста: ставя свою жизнь под угрозу, арестант вынуждает администрацию госпитализировать себя и тем самым временно избегает критической для себя ситуации, ведь за умершего зэка начальство может «вздрючить» вертухая или другого сотрудника: дать выговор, лишить премии, иногда даже уволить.
Именно угроза здоровью и довела меня в 2015 году до крайних мер. Отношения с администрацией в ИК-9 (Горки), куда меня привезли после осуждения по статье 411 и докинутого года срока, не сложились с самого начала, что неудивительно — не затем меня туда привезли, чтобы я спокойно отбывал срок. Среди зэков Горки считаются «пресс-колонией», где осужденных, которые выделяются из общей массы (политических, неуправляемых криминальных авторитетов, любителей пожаловаться на условия содержания) прессуют особенно жестко.
Не успел я приехать в колонию, как начались придирки: рано лег в постель (за 30 минут до отбоя), отказался от уборки туалета (то есть не стал делать «петушиную» работу), не так поздоровался и так далее. «Десять суток ШИЗО», — только я и слышал от начальника колонии. Но и в ШИЗО все было, мягко говоря, не так гладко. Первый срок я сидел с другими ребятами в камере, и уже там меня поразили равнодушие и цинизм администрации в отношении всего, что касается нужд арестантов. Я думал, что после четырех с половиной лет тюрьмы меня уже ничем нельзя удивить. Оказалось, можно. Например, после первых десяти суток ШИЗО дежурный офицер вывел меня не тогда, когда у меня закончился срок — около девятнадцати ноль-ноль, а почти на три часа позже. Сколько сидел в ШИЗО в других учреждениях — нигде такого не было. На мои замечания контролеру о том, что у меня срок ШИЗО уже закончился, — никакой реакции. Таким образом, я должен был дойти до отряда, побриться, умыться (т. к. ничего этого сделать в ШИЗО толком нельзя) и успеть все это до отбоя, который в двадцать два ноль-ноль. Если бы я не успел, на меня бы с утра обязательно составили акт за то, что я небрит (не говоря уже о том, что не очень приятно ложиться спать, не умывшись). Но я решил, что чистота важнее режима, и из-за того, что приводил себя в порядок, пошел спать немного позже чем в двадцать два ноль-ноль, чего и ждали контролеры, которые через пять минут после отбоя пришли в отряд и составили на меня бумагу за «невыполнение команды “отбой”». Вот вам и нарушение, за которое снова можно выписать новый срок в ШИЗО! Такая наглость меня разъярила. Мало того, что продержали в изоляторе на три часа больше, чем должны были, так еще и исподтишка толкнули на нарушение!
Другой неприятный случай касался горковских медиков. Согласно закону, в ШИЗО дважды в день врач должен делать обход, выяснять, все ли хорошо себя чувствуют. В ШИЗО ИК-9 врач делал один обход в день, и то, кроме воскресенья. В субботу, сидя в ШИЗО, я простыл и на следующий день начал звать врача, чтобы он хоть как-то помог, поскольку в том чтобы температурить и кашлять на дощатом полу в легкой робе приятного мало. На все мои просьбы у контролера был один ответ: «Врача нет, сегодня воскресенье!» Да и зеки подтверждали: по воскресеньям врач не ходит. Но я знал, что это ложь. В каждой колонии в любой день недели и в любое временя есть дежурный врач, просто по скотскому обычаю этого учреждения ему лень вылезать из своего кабинета в санчасти и идти целых пятьсот метров только ради того, чтобы принести таблетки какому-то там зэку — авось до завтра не сдохнет!
Но даже все это — недостаточная причина для применения крайних мер. Повод появилась после того, как меня посадили в ШИЗО за отказ от работы. На этот раз посадили одного, и в довольно специфическую хату — она находилась в метре от «дежурки» контролера. Якобы для лучшего контроля. Но главным было не это, а то, что хата была угловая — находилась на углу барака. Казалось бы, какая разница? Камера и камера. Но постоянный посетитель ШИЗО хорошо знает, в чем разница. Знают это и менты. Дело в том, что угловые камеры — самые сырые и холодные. В них холодно даже летом, не говоря уже о зиме.[10]
10
Как раз зимой в Могилевской крытой мне пришлось полтора месяца просидеть в камере на углу здания. Благодаря сырости на стенах появлялся конденсат. Стекая по стене вниз, он образовывал леденец в углу камеры, который, если его не «ликвидировать», вырастал буквально за день. Двадцать четыре часа в сутки мы жили в телогрейках.