Так получилось, что на момент освобождения никого из моих родных не был дома, но еще до полуночи мы встретились. В ту ночь я никак не мог заснуть. Организмом овладело какое-то совсем непонятное состояние. Я ходил по квартире и делал на автомате какие-то вещи, которые не делал годами: открывал холодильник, заходил в интернет, умывался горячей водой. Руки помнили, как обращаться с этим всем, а сознание — нет. На понимание того факта, что я теперь живу не в тюрьме, мне понадобилось четыре дня. До этого времени, если бы меня вернули назад, я бы просто ничего не почувствовал: этот краткосрочный выход просто забылся бы, как рядовая прогулка во дворике ПКТ. Но в этом, если приглядеться, есть глубокий философский смысл. Ведь всё, что со мной произошло — лишь переход из одной тюрьмы в другую.
Только режимы — разные.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Жалею ли я о том, что произошло? Сегодня, по прошествии времени, можно ответить на этот вопрос однозначно: нет. Я ни о чем не жалею. И если бы можно было повернуть время вспять, тогда, на первых допросах, где решалась моя судьба, я сделал бы все точно также.
Я обязан тюрьме многим. Для тех, кто ставит перед собой цель самосовершенствования, тюрьма — настоящая школа борьбы со своими слабостями, школа понимания человеческой психологии, школа познания границ своих возможностей, проще говоря — школа жизни. Такой она стала и для меня. К тому же, если быть искренним — сидеть в тюрьме и страдать нетрудно, если знаешь, почему и зачем ты сидишь. Не за то, чтобы привести к власти нового президента, а потом жаловаться, что он предал свой народ, не за то, чтобы государство сменило пророссийскую бюрократию на прозападную, не за то, чтобы рабочие беларуских предприятий изменили хозяина с государственного на частного, и не за то, чтобы делопроизводство в карательных учреждениях КГБ и МВД вместо русскоязычного стало беларускоязычным, а для того, чтобы внести свой, пусть и ничтожно малый, вклад в построение общества, в котором одна человеческая личность никогда не будет лишать свободы, прав и человеческого достоинства другую.
Анархический строй, в котором исчезнут сами предпосылки для структурного неравенства, предрассудков, иерархии и эксплуатации человека человеком, уступив место равенству разных, толерантности, настоящей — прямой — демократии и освобождению от любого угнетения, многим кажется утопией. Особенно в доказывании «утопичности» анархизма изгаляются государственные пропагандисты. Но как по мне, то только такая цель, как достижение этого идеала, может стать достойной причиной для того, чтобы поставить на кон свою свободу, здоровье и даже жизнь. Все остальные цели, вроде перечисленных выше, — это полумеры, которые ведут к косметическому ремонту Системы, которая продолжит создавать заключенных и надзирателей, эксплуататоров и эксплуатируемых, хозяев и рабов. Суть останется, изменится только фасад.
Сидеть за идею нетрудно, если вспомнить борцов прошлого. Народников царской России буквально хоронили заживо в каменных подвалах тюрем — они проводили там десятилетия, и далеко не все выходили живыми. Белогвардейцы в гражданскую войну жарили на металлических листах анархистов-махновцев, захваченных в плен. В 1906 году двадцатидвухлетнюю эсэрку Марию Спиридонову, которая стреляла в подавителя крестьянских восстаний, при задержании избили и изнасиловали, а потом приговорили к пожизненной каторге. В 1941 году венгерских анархистов — «Гайдуков Котовского», которые поднялись на защиту еврейских кварталов от погромов, — легионеры, пытая, убивали на бойне, подвесив на крюки для туш. Память о тех, кто пережил намного более тяжелые испытания, чем ты, не давала упасть духом и снизить требования к себе. Еще и поэтому не следует считать, что ты — единственный в мире мученик за справедливость и переоценивать свою роль в этой войне.
В одном из произведений Карлоса Кастанеды Дон Хуан говорит своему ученику: «Главное препятствие на пути воина — считать себя центром Вселенной». Действительно, сознание нас обманывает, заставляя в определенные моменты чувствовать только свою боль и только свои трудности. Врожденный эгоцентризм подталкивает нас к тому, чтобы считать себя каким-то уникумом, достойным большого сострадания, поступки которого — самые главные, а муки — самые тяжелые. Но это не так. Ты — лишь звено в цепочке тысяч и миллионов, которые страдали до тебя: у них тоже были семьи, друзья, они тоже хотели дышать воздухом свободы и проводить время с друзьями вместо сидения в сырых казематах. Твоя боль ничем не больше их боли. Это вдохновляет, ведь дает тебе, без преувеличений, принадлежность к Истории, и это же заставляет более критично и требовательно относится к себе самому: начинаешь понимать, что в масштабах планеты ты только кирпичик, который должен быть использован Историей для постройки нового мира…