Сергей сидел, застыв, как изваяние, все еще переживая трагические картины прошлого, Катя поняла, в сегодняшней игре она будет ведущей, будет дарить, а не получать.
Она нежно скользнула холодной рукой по его лицу, тонким пальчиком провела по контуру губ, быстрым движением расстегнула пуговицы на рубашке, ощутила тепло его тела, такого родного и знакомого. Сергей оставался неподвижным, только частое дыхание выдавало его. Катя коснулась своими губами его губ, лаская, дразня, терзая, мечтая лишь об одном — стереть жесткую ухмылку с его лица. Все без ответа, все напрасно — ее любовь, нежность — все, ну что ж, тысяча первое крушение иллюзий! Катя медленно отстранилась, вздохнула и почувствовала, как еще одна непрошеная слеза бежит по щеке. Она коснулась лица, как вдруг почувствовала его сильные руки на своих дрожащих ладонях, Сергей властно поднял Катю на руки и бережно уложил на кровать, резким движением сбросил рубашку и потянул вверх ее свитер, подарил обжигающий поцелуй и замер на мгновение, словно не зная, что делать дальше. Потом, словно на что-то решившись, он опустился рядом. Все слилось воедино: желание, страх, нежность, ненависть, и еще — невысказанная, печальная в своей покорности где-то совсем рядом бродила любовь.
Они стремились друг к другу с небывалой силой и с той же силой отталкивали друг друга, словно боясь сдать последний рубеж горьких и холодных чувств. Сергей покрывал поцелуями ее тело, ловил каждый вздох, каждый удар сердца, а Катя только крепко сжимала его в объятиях и плакала, словно уже никогда не могла остановиться. Но вдруг что-то произошло, темное, тайное, жаркое чувство метнулось вверх — Катя перестала плакать, Сергей оставил свою нежность. Все вернулось на круги своя — словно быть вместе предназначалось им самой судьбой: его опытные ласковые руки, ищущие губы, колючая щетина на ее тонкой бледной коже. Катя забыла обо всякой неловкости, которую где-то в глубине души или ума испытывала из-за изменившегося и располневшего тела — ведь не было больше тел — было только единение чувств …
За окнами догорал ранний зимний закат, багряный солнечный диск медленно опускался за линию горизонта, готовясь дать жизни вечеру, а затем и ночи — новогодней ночи. Сергей раскинулся на постели, сбросив одеяло и яростно обхватив подушку, длинные девичьи ресницы бросали тени на лицо, на подбородке пробивалась щетина, брови были нахмурены, а губы сложились в едва уловимую, но все же, улыбку — человек противоречий. Катя смотрела на него и испытывала ставшее уже привычным чувство — любовь наполовину с грустью и сожалением, но сегодня любви было больше, она побеждала. Катя с грустью заметила новые морщинки на его лице и круги усталости вокруг глаз — вот бы он так переживал из-за нее — мелькнула глупая мысль.
— Кать, тебе не кажется, что мы только что научили детей плохому? — раздался хриплый голос Сергея. Он пытался шутить, но в душе испытывал настоящий ужас от возможной Катиной реакции на происшедшее, а еще боялся, не навредил ли он своими эгоистичными ласками ее состоянию.
— Плохое — это когда по принуждению, а я была очень даже за! — рассмеялась Катя. Она решила: будь, что будет, но хотя бы на пару дней она снова отдастся власти чувств, а потом закончатся праздники, ей, наверняка, станет лучше и можно будет вернуться в Самару, разобраться с этими гнусными газетными статьями, со всем остальным.
— Тебе идут длинные волосы, — прошептал он и коснулся чувствительного местечка на шее, задержал взгляд на подаренной им же подвеске и улыбнулся, Катя задохнулась от томительного удовольствия. — Такая чувственная, такая полная жизни, — проговорил он и в восторге замер возле ее груди.
— Папа, Катя, вы где? — послышался звонкий Лизин голос, и через секунду дверь в спальню распахнулась, а раскрасневшаяся малышка на полном ходу влетела в комнату и тут же вскарабкалась на кровать. — Вы что спите днем? — девочка негодовала, а Катя уползала все дальше и дальше под одеяло, в попытке скрыть от любопытного ребенка свое голое тело, Сергей же, глупо моргая глазами, смотрел на Лизу и не мог произнести ни слова. — Папа, что ты молчишь? Тебе плохо? Ты что какой красный? Скоро будем смотреть подарки?
— А? Что? — наконец, пробормотал Сергей.
— Что вы спите что ли? — нетерпеливо спросила Лиза.
— Да нет, не спим, это я так зашел Катю проведать, — ответил Сергей и понадеялся, чтобы его маленькая любознательная дочь не продолжила свой допрос. — Ладно, помидорка, беги к Арине Петровне, мы скоро придем.
— Не хочу к ней, хочу с вами, — решила покапризничать Лиза и устроилась рядом с Сергеем. — Катя, не спи, почитай «Незнакомку».
Теперь пришла Катина очередь давиться неловким смехом, лежать голой под одеялом рядом с мужчиной, от одного вида которого, у нее бегут мурашки и читать Блока его малышке-дочери — нарочно такое точно не придумаешь.
— Смирись и читай, — сквозь смех сказал Сергей.
— тихо-тихо читала Катя, Лиза жмурилась от удовольствия, а Сергей ласково улыбался — вот оно его семейное счастье… Подумал и усмехнулся — да уж банальным такое счастье не назовешь!
Город тонул в слабых зимних сумерках, залитый ледяными дождями и засыпанный мерзким мокрым снегом, где-то зажигали цветные гирлянды, расставляли приборы на столе и лихорадочно вспоминали все ли готово к праздничному ужину. В салонах красоты наносили последние штрихи на и без того безупречные лица, в ресторанах и ночных клубах радостно потирали руки в предвкушении ночных гуляний. Город замер в предчувствии праздника, чтобы уже через несколько часов взорваться выстрелами фейерверков, пеной шампанского и звоном бокалов.
В особняке Докучаева праздника никто не ждал, для Димы это был очередной неприятный повод пропустить работу и недосчитаться нескольких миллионов из-за работающего вполсилы химического комбината.
— И все-таки я не понимаю, почему мы не поехали в Китцбюэль, как собирались?! — как ей казалось, чувственно прошептала Маша, опускаясь на подлокотник возле сидящего в библиотеке с бокалом коньяка Докучаева, — Из-за этой дуры остались в Самаре, хотя сама она, наверняка, сейчас развлекается вовсю с Дорофеевым.
— Маша, прекрати! — зло бросил он в ответ и небрежным жестом махнул в ее сторону. — Ты же знаешь, сейчас мы не можем никуда ехать, Дорофеев консолидировал уже 44 процента акций, нужно принимать какое-то решение, иначе нас выкинут с собственного завода.
— Ну что, прекрати? — Маша придвинулась еще ближе и сползла ему на колени, расстегнула пару пуговиц на рубашке и прижалась в поцелуе. — Нужно забрать акции у твоей бывшей подружки и дело с концом, — она продолжала ласкать его своими алыми губами, оставляя следы кровавой помады на лице. Докучаев столкнул ее с кресла, встал и нервно заходил по кабинету:
— Между прочим, это и твоя подружка тоже! — пробормотал он. — И потом ты знаешь, мы пытались «забрать акции», — передразнил ее Дима, — Ты думаешь, это просто. Я даже знать не хочу, что предпринимал Лев Петрович, но все бесполезно! Даже эта возня в прессе не заставила ее быть поуступчивей.
— Ха, Лев Петрович, — буркнула Маша, знал бы Дима, что она сама делала, чтобы навредить Борисовской!
— Кстати я тут узнала, Катька беременна близнецами, а папаша — твой конкурент. Разве не забавно, он уже прибрал к рукам твою «невинную девочку», а скоро заберет и «Полимер». Она нашла себе славное приключение в мексиканских дебрях, недаром таскалась там почти месяц! — засмеялась Маша. — Наша хрупкая любительница платонической любви скоро превратится в дирижабль, будет нянчить дорофеевских выродков и получать дивиденды с твоих акций! Вот уж забавнее некуда! Помнишь, как ты восхищался ее точеной фигуркой и острым умом, твоей красотки больше нет — есть необъятная баба, которая все сделает, чтобы припомнить тебе то «унижение, которому ее подвергли».