За контрольным столиком — чуткая сочувственная тишина. Спустя еще минуту бригада разбрелась по рабочим местам. Линия ожила.
После смены, уединившись в заводской библиотеке, Сергей вдруг поймал себя на том, что думает не о сопромате, а по новой прокручивает мысленно прошедший день на линии, прослушивает разговоры, напряженно вглядывается в лица сверловщиков. На фоне остальных заметно выделялся и приковывал внимание глыбистый Самсон, о котором Сергей еще до прихода на линию был наслышан от брата. Через неделю-другую после того, как Сергей разгадал характер «Мамонта», у него определилось отношение к каждому из тех, с кем ему отныне предстояло тянуть в одной упряжке, кроме, может, Самсона… Пожалуй, мастер Геня не прав, обличая его во всех грехах. Мы еще не успели, как следует, притереться к старой линии, а нас уже обещают перевести на новое оборудование, — Самсон же ломит на латаной линии два десятка лет. Тут у кого хочешь опустятся руки. Прав все-таки Иван: жизнь сделала его таким… И хотя, по словам мастера Гени, Самсон уже не может без того, чтобы не прихватывать на стороне, морального права работать на новой линии у него никто не отнимет… Почему-то всплыл в памяти покойный Прохор Сметник, и как Сергей ни пытался поставить его и Самсона в один ряд, не получалось. Там ведь, и Сергей вынужден был признаться себе в этом, случилось другое, что до сих пор камнем лежало на сердце…
В тот ненастный август довелось Сергею в соседней бригаде практику проходить. Поставили работать на зерноток. Лента транспортера трогалась в шесть утра, а притормаживала за полночь, поэтому ночевал там же, в Хотомле, чтобы не тратить времени на переезды.
В то памятное воскресенье (занозой сидит в памяти!) к вечеру подул холодный низовой ветер, закрутил на току рыжие столбы пыли, кинул пригоршни колючих остей в лицо. И может, отчасти по этой причине работавшие на току, протирая глаза и отплевываясь, не сразу заметили, как беспокойно заклекотал аист на макушке сенажной башни и в ту же минуту оттуда навернулась иссиня-темная, в белых ошмотьях пены туча. Побросав деревянные лопаты, гуртом схватились за лежавшие наготове брезенты — едва успели растянуть; тучу, будто огромный бурдюк с водой, ножом полоснула ослепительная молния, по-стариковски негодующе крякнул гром — и пошла шуметь, кажется, последняя в том августе гроза.
Не успел промокший насквозь Сергей вскочить в хату — на крылечке еще чьи-то шаги. Стаскивая отяжелевшую телогрейку, оглянулся, а у порога, в сенях, отряхивает воду с дождевика Прохор Сметник. Встретились взглядами, и Прохор улыбчиво прижмурил единственный глаз.
— Здорово, племяш! Не ожидал встретить?
— Через порог не здороваются… — бросил Сергей, отворачиваясь, — в самом деле не ожидал. «Чего он тут вынюхивает, филин одноглазый? — беспокойная шевельнулась мысль. Вспомнил. — Ну да. Зерно же возил с поля на ток. Шоферов не хватает — его припрягли…»