У меня назревала дилемма. Будить его не хотелось, а голод разгорался все с новой силой, мешая сосредоточиться на банальной медитации. Я попыталась медитировать на чувство голода, но меня чуть не вывернуло.
Бе. Больше так делать не буду. Никогда.
Надо же! Бессмертный ночной кошмар, что способен путешествовать по бескрайнему мирозданию, проникать в несбывшиеся миры и сновидения, не способен что-либо сделать с собственным голодом, потому что он — слабая девочка в больничной койке. Какая ирония.
Где-то полчаса я просто лежала и пялилась в потолок. Начало тошнить.
Здорово. Признаю: я беспомощна! Довольно ли ты, Мироздание?
Пришлось все же мягко будить папу. Сейчас с ним и без того были напряженные отношения.
— Папуль… — я попыталась дотянуться, но зацепилась проводами в манжете за быльце кровати. — Па-а-ап. Ну же, обрати на меня внимание. Пожалуйста, папуль.
Было очень стыдно и неудобно будить его. Вдруг он больше не захочет со мной сидеть? Поэтому я передумала.
Как-нибудь перетерплю. Это всего лишь голод.
Следующие несколько часов показались мне филиалом ада. Как на зло, прекратилось действие анальгетиков. Так что ко всему прочему прибавились крайне неприятные чувства во всем теле. Снова разболелась голова, да так, что захотелось плакать.
*
На мой несчастный взгляд наткнулась медсестра, которая делала обход ранним утром.
— Можно хоть что-нибудь от боли? — взмолилась я. В глазах уже невольно стояли слезы.
— Ох, конечно, солнышко.
Она тут же подошла в одному из аппаратов, меняя капсулу с лекарством. А потом тактично поднесла пакет с водой.
Все же медики в большинстве своем — ангелы во плоти.
Есть уже не хотелось, но появилась слабость, от которой меня сморило.
Глава 200. Абстрактные носки.
Меня все же покормили. Но поздним утром.
Как же раздражала эта немощность! Я даже не могла встать и поесть, когда надо.
В отсутствие посетителей и медперсонала, я кое-как наложила на себя малое исцеление.
После чего постепенно начали обретать чувствительность руки и ноги. Вместе с тем снова вернулась боль. Но я сцепила зубы и терпела, кое-как загребая ложкой кусочки пропаренного мяса и тыквенную кашу.
От помощи категорически отказалась. Так что во время завтрака на меня с упреком пялились две пары глаз.
Похоже, Аск с мамой считали, что таким образом я пыталась вызвать жалость. Хотелось рычать от такого недопонимания.
— Раздражает беспомощность, — процедила я сквозь зубы.
— Нас, знаешь ли, тоже, — парировал Аск.
До меня дошло. Они смотрели с упреком, потому что я не давала им сделать хоть что-то.
Как же надоело думать за других.
— Вы очень поможете, если уговорите доктора выписать меня и отпустить домой, — подняла я с надеждой взгляд на папу. Тот продолжал залипать в планшете, читая очередной рабочий отчет.
— Но… — мама осеклась.
— Ты в инфекционном отделении, а не в общей терапии. Давай ты для начала встанешь на ноги. И тогда мы рассмотрим такой вариант, — предложил компромисс папа, не отрывая взгляда от экрана.
— Да с радостью. Но у меня трубка в письке, из-за чего я боюсь хоть на сантиметр пошевелиться, — ответила я немного грубо.
Мама смутилась, а папа побледнел и наконец отлип от своего планшета. Но на меня все равно не глянул.
— Ты точно можешь двигаться? — невозмутимо уточнил Аск.
— Да, — я пошевелила пальцами ног.
— Сейчас решим, — кивнул он и куда-то ушел.
Через пару минут вернулся с доктором и медсестрой. Те выгнали родителей. После пары вопросов и тестов, доктор дал добро и вышел, чтобы не смущать меня. Что было очень вовремя.
— Спасибо, — робко поблагодарила я девушку.
Она с вежливой улыбкой убрала лишние инструменты и сменила мне пеленки. Так что я почувствовала себя старушкой из хосписа.
Мы с Мариной за такими ухаживали, помогая следить за гигиеной и выполнять всяческие мелочи, следуя инструкциям. В роли пациента это смущало куда сильнее, чем в роли помощника.
*
Как только медсестра освободила меня от остальных соединений с аппаратами, я почувствовала себя свободной. Доктор Манко дал добро на пробный заход, поэтому меня временно отсоединили от целой кучи трубок с препаратами.
Из кожи теперь торчали закрытые пластиковые катетеры. Но они почти не мешали, если не задевать.
Меня оставили одну.
Свобода!
Я радостно улыбнулась, хватаясь за быльце кровати.