-Совсем сдурела, или это беременность влияет так?
-Все вместе, но видя, какие взгляды на тебя бросают проходящие женщины, в тугой узел все внутри скручивается. -Ревнуешь? - расплылся в улыбке Ванька. - Милая моя девулька, а ты приглядись, я улавливаю эти взгляды или мне по фиг?
-Пока вроде по фиг, - задумчиво сказала Натаха.
-Я не Авер, это он у нас спокойный и серьёзный, но чёт мне совсем не в жилу без тебя, я ночью по нескольку раз просыпаюсь и судорожно ищу тебя возле себя, а ты все куда-то удираешь.
-Вань, жарко мне, ты как печка, вот и отодвигаюсь, а когда прохладненько, сам знаешь, в тебя ввинчиваюсь. В мае вот на две недели на Урал надо, сессию сдать и домой хоть на пару деньков заскочу.
-Во-во, а там все твои поклонники рядом будут.
-Вань, ты чего? Я ж беременная?
- Кому это помешало? Да и пять месяцев срок небольшой, - буркнул он. - А теперь уже я пургу гоню, ревную... сам не знал, что такой собственник. Слышь, Наташ, у нас все как-то интересно, а, наверное, мы скучно жить вряд ли будем, вот ещё дитёнка родим, я его с первых месяцев спортивным буду делать.
-Будешь, будешь, ты сам у меня дитёнок, двухметровый.
-Кто бы говорил, салага малолетняя, но такая вкуусная.
Заглянувшая в зал мам Оля, увидев их целующихся, прикрыла дверь.
- Девочке восемнадцать, а Ванька на одиннадцать лет старше, никакой разницы, детский сад в одном месте у обоих.
ГЛАВА 4.
Началась весна. Как-то враз просел снег, и потекли повсюду ручейки на радость детворе - можно было бродить по лужам в резиновых сапогах. Минька лужи обожал, но ни разу не пришел с мокрыми ногами:
-Папа же сказал, по лужам можно, но ноги мочить не надо.
Настасья заметно подросла, подросли и её реденькие поначалу, темные волосики, и начали немного завиваться, получилось, что оба ребенка Аверов слегка кудрявые.
-Рад, Вань, как говорится, до соплей, дети у меня и впрямь похожи, - делился Авер с Чертушкой.
-Сашк, не жалеешь ни о чем?
-Не, наоборот, что бы я без них делал? Жил бы как-то, но вот родишь, поймешь какой это кайф когда приходишь со службы, а тебя три пары любящих глаз встречают и каждый раз распирает от восторга.
Аверу очень не нравилось бывать в исполкоме, он старался на всякие второстепенные совещания посылать Щелкунова, но приходилось и самому. Уж очень не нравились ему всяческие намёки, завуалированные предложения, так сказать, интрижек.
Вот и в этот раз на выходе из райкома, в небольшой нише у окна, где всегда собирались курильщики, стояли две женщины. Одну Авер искренне и глубоко уважал - бессменный секретарь Редькина, Елизавета Васильевна, пухленькая, вся такая уютная, знающая всех и вся, ходячий справочник, курила свою неизменную сигарету, вставленную в длинный мундштук. Вторая же, хамоватая, лет тридцати пяти, дама из отдела учета, уверенная в своей неотразимости, остановила Авера:
-И не надоело Вам, капитан, все время одни и те же щи хлебать? - она выставила вперед свою немаленькую грудь. - Надо же когда-нибудь и рассольничка попробовать, - подбоченилась она, явно намекая на себя.
-Щи, они такие вкусные, не оторваться. А рассольник? Кто знает, из чего он приготовлен, может, там мясцо или почки чьи-нибудь, например, собачьи, да и огурцы с душком, отравишься вот так невзначай... Придется всю жизнь на лекарства работать мы уж как-нибудь проверенные щи продолжим хлебать.
-Какой у вас юмор, капитан, ...солдафонский.
-Товарищ капитан, - поправил Авер, - а юмор? Что, вы разве не знаете расхожую байку о том, что у офицеров всего одна извилина и та от фуражки?
-Вот-вот, - вступила в разговор Елизавета Васильевна, - я так однажды отравилась: муж с сыном с большим аппетитом, я бы сказала, зверским, уплетали рыбу горячего копчения, я же, взяв кусочек, даже не проглотила, выплюнув: "какую гадость вы едите". Они нормально, а меня в ночь на "Скорой" увезли.
-И я про то же, отравиться - оно легко...
-Хмм, хамло, и вправду, солдафон! - кинув окурок в урну, дама выскочила из ниши.
-Именно что, Александр Борисович, Именно, пусть одни щи у Вас и будут. Поверьте, не стоят эти интрижки тепла и любви семьи. Не всякая женщина может простить такие вот рассольнички, я вот не смогла, - она грустно вздохнула, - и дети со временем смогли простить, и просили за него, и сам не теряет надежды вернуться, а у меня ничего не осталось, ни зла, ни обиды. Верите, даже не проклинала вслед, отпустила сразу, и как умерло у меня в душе все к нему: не хо-чу! Не же-ла-ю, - по слогам проговорила она. - Знаете, что больше всего останавливает? Раз предавши, сможет и ещё, а зачем мне это? Так, к чему это я? Берегите, Саша, все что у вас сейчас есть, я частенько вижу вас четверых, когда вы гуляете, не стоят такие вот вамп - или как их ещё назвать, доверия и тепла семейного, поверьте старой сове.
Саша молча взял её руку и поцеловал:
-Спасибо, Елизавета Васильевна, вы поистине мудрая сова.
А дома подрастающая папина капелька обожала ковырять пальчиком папин шрам на щеке, мусолить его пальцы, и заливисто смеялась, когда папа вертел и подбрасывал её как хотел.
Алька первое время боялась, а сейчас уже привыкла:
-У десантника и дочка десантура.
Дочка в восемь месяцев имела уже шесть зубов, аппетитно ела, но больше всего обожала мамину грудь, стоило Альке взять её на руки, она тут же лезла в вырез платья. Шустро ползала, цепляла все, что можно, тащила на пробу в рот. Спокойно сидеть могла только возле Миньки, когда тот рассказывал ей сказки, или оба с неослабевающим вниманием смотрели мультики и 'Спокойной ночи малыши!'