— Прошу тебя, оставь меня в покое!
— Но мы должны все решить. Надоела мне эта лавочка! Когда я буду жить вместе с семьей? На старости лет, что ли? Чем скорее мы это решим, тем лучше будет для нас.
— Это тебя касается, ты и решай, — грубо ответила она.
— А тебя это не касается? — вскипел он. — Ты мне чужая, да? А я-то, чудак, думал, что ты мной живешь!..
Мара откинула одеяло, поправила подушку и, не глядя на него, сказала:
— Вот, ложись!
— Нечего меня укладывать, лучше давай во всем разберемся. Садись, поговорим!
Мара не села. Обычно она раздевалась при свете. Он всегда с наслаждением любовался ее молодым телом, чувствуя, как оно волнует его. Но сегодня она погасила лампу, быстро разделась, натянула ночную рубашку и скользнула в постель. Он включил свет и наклонился к ней.
— Это еще что такое? Зачем ты свет погасила?
— Спать хочу! Устала!
— Раньше ты не уставала! И спать тебе не хотелось, и свет не гасила, а сегодня… да что это с тобой?
— Я же тебе сказала, спать хочу.
— Ну нет, подожди. Муж нервничает, решается судьба семьи, а ты заладила одно: «Спать хочется!» «Это твое дело!». Как же так можно? Ты меня всегда обвиняешь в бездушии, равнодушии и тому подобных грехах, а сама? Я давно понял, что на работе человек должен быть всегда спокойным и хладнокровным. Ведь если волноваться из-за каждого пустяка, так за десять лет в инвалида можно превратиться! Но чтобы жену не волновала судьба мужа — да где это видано, а? Хватит, Мара, не разыгрывай меня! Это не шутка! Давай решать, что мы должны делать? — И, подойдя к кровати, как был в одежде, сел на край постели.
— Встань сейчас же! Простыню запачкаешь… ты же в этом костюме по полям ездишь, в кошарах бываешь…
Он послушно встал, разделся и, сев на кровать, уже в пижаме, положил руку поверх одеяла на ее плечо.
— Я ходил и к Сыботину, и к Туче. Говорил им, что хочу на завод, а они и слова сказать не дают. Хотят снова переизбрать председателем.
— Раз люди тебе доверяют…
— Не нужно мне их доверие. Надоело! Окружной комитет, завод, кооператив. Хочу только одного, чтобы ты всегда была со мной! — Дянко лег в постель и обнял Мару.
— Оставь меня, я устала! И завтра надо рано вставать. Ты спишь всю ночь, а мне два раза надо вставать кормить ребенка.
Она повернулась к нему спиной, но он не убирал руку.
— Иди к себе, а то я встану и пойду спать в детскую.
Дянко знал, что Мара этого не сделает, там спала ее мать. По мнению Дянко, у него в семье все шло хорошо, просто Мара, как все молодые матери, немного капризничает. Поэтому он пропустил мимо ушей угрозу жены и продолжал приставать.
— Ну, хорошо, если тебе не хочется, не буду тебя трогать. Но давай подумаем, как нам быть? Скоро зима и мне опять придется в ночь-полночь шлепать по грязи туда и обратно.
— Много ли ты шлепаешь? С двуколки не слазишь, — рассмеялась жена. — А здесь тебе даже двуколку не дадут, вот тогда ты и помесишь грязь ногами.
— Здесь мне ничего от них не нужно! Были бы жена и сын рядом, — и придвинулся к ней еще ближе.
Мара тяжело вздохнула. Каждое его прикосновение было ей противно.
— Уйди! Ты весь пропах пылью и грязью.
— Быстро, однако, ты забыла запах сельского пота. По целым дням, как загнанный заяц, гоняешь по полям, тут еще не так вспотеешь.
— Культурные люди на ночь моются, а не бухаются, в чистую постель в том, в чем ходили весь день, — раздраженно проворчала она.
— Изнежимся, если каждый вечер мыться будем.
— А почему бы не купаться и утром и вечером, если есть возможность? Ты разве не чувствуешь, что от тебя несет, как от козла?
— Раз тебе так загорелось, я могу и вымыться, — обиженным тоном сказал Дянко, встал и пошел в ванную.
Вскоре там зашумела вода, что-то загремело. Мылся он недолго, скоро опять вернулся в спальню и лег рядом с ней.
— Ну, а сейчас можно решить этот вопрос?
— Нельзя!
— Я же теперь чистый и пахну мылом.
— Все равно от тебя несет каким-то дурным запахом, сколько бы ты ни мылся…
— О, ты уже расистские теории проповедуешь. Идеалистка, романтик, и вдруг такие теории. Мужа своего не выносишь… Как это объяснить?
Мара молчала. Он придвинулся к ней поближе.
— Я считаю, что мы вдвоем должны пойти к главному инженеру и окончательно договориться.
— Я к нему не пойду. А ты иди, если у тебя нет чувства собственного достоинства.
— А что плохого в том, что мы защищаем наши интересы вместе? Что мы хотим сохранить семью и устроить свою жизнь? Если я один пойду, он начнет отлынивать: «Поговорю, мол, с товарищами, посоветуюсь с Тучей, Сыботином». А какой они ему совет могут дать? Вот почему я хочу пойти с тобой и не позже завтрашнего дня.