Некоторые из них безнадежно склонили свои длинные шеи, приникли к земле. Листья, похожие на ленты в девичьих косах, резали нежную кожу. Все кукурузное поле, покрытое серой пылью, стояло в томительном ожидании.
Боль, которую Игна всегда испытывала при виде неубранного поля, мгновенно исчезла. Незачем теперь идти к председателю, они справятся и сами, без него.
Радостное оживление, шутки-прибаутки студентов из техникума, среди которых была и ее Яничка, разогнали черные тучи на душе Игны. Девушки, заливаясь звонким раскатистым смехом, кидали початки, которые, точно голуби, носились в воздухе и падали на землю. Игне однажды довелось слышать, что где-то в Болгарии люди называют початки голубями. И вот сейчас, наблюдая, как взлетают золотистые птицы с растопыренными крыльями-листьями, подумала: «А сравнение-то ведь меткое». И действительно, казалось, целые стаи голубей носились в воздухе.
На вчерашнем забытом, онемевшем было поле вдруг сразу стало шумно и весело. Юность оживила его. Даже Тонкоструец где-то там, внизу, казалось, повеселел от их песен и визга. Теперь туда пришла вода. На насыпи зазеленели молодые, стройные, как девушки, молодые деревца. Раньше здесь было сухо и голо — хоть шаром покати, а сейчас весело журчат потоки воды, славя радость коллективного труда.
— Ну как? — спросила она парней в застегнутых наглухо куртках с маленькими поблескивающими на солнце эмблемами — серпом и молотом — на форменных фуражках.
Они стояли перед тонкими кукурузными стеблями, словно перед девушками, не зная, как к ним подступиться. Один вертел початок, точно вил веревку, другой с силой отламывал его от стебля. Игна, улыбнувшись, ласковым материнским голосом сказала:
— Не так, милые, не так, родненькие! — Она ловко схватила стебель, слегка нажала на початок пальцами, и он, издав тихое «кряк», упал в ее ладонь, точно сорока из гнезда. За ним второй, третий. Игна быстро отрывала початки. Будто каким-то невидимым, только ей знакомым движением повертывала волшебный ключик, после чего золотистые «голуби» вспархивали вверх один за другим. Она всем объясняла, показывала, ласково наставляла.
Ребята смотрели на нее, как зачарованные.
— Хорошо, тетя Игна! Спасибо! Все будет сделано, товарищ председатель, — поспешил заверить ее один шутник.
— А вы не смейтесь, ребятки! Так оно и будет…
И ее голос зазвучал на поле еще увереннее.
— Только полегче, осторожнее. Не бросайтесь хлебом. Это ведь наше добро.
— Фураж это, тетя Игна! — поправили ее самые смелые. — Их можно есть вареными или жареными только в стадии молочной зрелости. А сейчас они годятся разве только для свиней.
— Всяко бывает, детки мои! Не дай бог, все может случиться. А лучше кукурузного хлеба не было. И его не все имели… Не приведи господь, чтоб такие времена опять наступили, — тяжело вздохнув, закончила свою речь Игна.
Ребята замолкли. А Игна, жадно слушая шутки молодежи, пошла дальше проверять работу других групп. Да, это были уже новые люди, люди новой Болгарии. Нет, не заставить их жить и думать по старинке.
— Тетенька, здесь машинами бы надо, — услышала она голос за спиной, — работаете, как при царе Горохе!..
— Тише, ты! Это же мать Янички, — одернули его девушки.
Парень умолк. Игна не обратила на это внимания. «У них свои думы!» Никого не спрашивая, она глазами искала Яничку. Игна шла по полю, как хозяин — распоряжалась, шутила, подбадривала. Ей казалось, что вот-вот мелькнет раскрасневшееся от работы лицо ее Янички, старающейся показать другим, как нужно работать. Но ее что-то не было видно. Игна начала беспокоиться. В голове зашевелились нехорошие мысли, черные, точно вороны, с карканьем летающие над неубранным полем.
«Как бы этот парень не затащил ее куда-нибудь вниз, к Тонкоструйцу», — с тревогой подумала Игна. И в этот момент какая-то девушка, пятясь назад, наступила ей на ногу.
— У-у, — оттолкнула ее Игна. — Не стыдно тебе?
Девушка обернулась и она узнала в ней свою Яничку. Та просто растерялась, не зная, что делать. Это молодой Туча, прицеливаясь в нее початком, заставил ее отступить. Заметив Игну, парень тоже смутился, незаметно бросил початок на землю, открыл рот, словно хотел что-то сказать, да так и застыл, поблескивая двумя рядами ровных белых зубов.