И, осуждая себя, приходила к выводу: «Если бы собрать воедино всю силу, которую мы, женщины, тратим на глупости, можно было бы построить не один, а сотни заводов!».
Поползли туманы. Похолодало.
Успокоившись, учительница вся ушла в работу, презирая себя за самообольщение. Она, как бывало и раньше, точно стряхнув с плеч тяжелую ношу, с увлечением отдалась школьным делам.
С деревьев облетали листья, словно хороня ее грезы. Трепет сердца утих, и кто знает, когда родится вновь. Реальных надежд на это не было. В селе не было человека, который бы мог нарушить ее покой, а появится ли кто со стороны, то никому не ведомо. И она жила и работала, никого не любя.
Но разве может женское сердце жить без любви? Примириться с пустотой, стать похожим на треснувший сосуд, из которого вытекла живительная влага? Ведь это все равно, что умереть! Женское сердце, что непоседливое дитя. Оно не может жить без шалостей, волнений и тревог, без слез и смеха. А не то съежится, угаснет, капля по капле иссякнет то богатство чувств, которым его наделила природа. Мара этого не знала и не могла знать, потому что это было ее сердце, а люди, когда они молоды, знают о своем сердце очень мало.
Они не знают — да и где им знать! — сколько образов, пришедших неизвестно когда и откуда, теснится в их душе хаотично, безразборно. Но это вовсе не старый, ненужный хлам, о, нет! Образы эти живы, они могут уходить из сердца, когда вздумается, исчезать и возвращаться снова. Кажется, их нет. Их никто не видит. Хозяину сердца при самом тщательном обыске не обнаружить их, днем с огнем не найти. Они пропадают, стоит только начать их искать, и возвращаются, заслышав ласковый голос. Непременно ласковый. Грубость им ненавистна до глубины души, они — против насилия. Голос чувства должен быть нежным, ласковым, и тогда они отзовутся:
— Мы здесь! Вот мы!
— Вы помните?
— Помним, все помним.
Бывает, являются в тоскующее сердце и без зова. Входят, словно в пустую холодную комнату. Воскрешают, согревают его добрым словом, смехом чистым, и хозяин сердца вдруг встрепенется и спросит:
— Ах, это вы?
— Мы, мы! Ты нас забыл!
— Нет, не забыл. Как можно! Чувствуйте себя, как дома!
И, может быть, один из них станет всех дороже и уже навеки не уйдет из сердца.
Что это — воспоминания? Пережитые волнения? Неосознанные порывы или мимолетные увлечения, оставившие след в душе? Или, может, это ее плоть, сотканная из нитей жизни, расползется, сгинет — и жизни конец. Это то живое, трепещущее, из чего родится внутренний мир человека, где зарождается любовь — любовь без любимого, без адресата — чувство, столь милое, столь дорогое сердцу человека, то чувство, которое приносит только радость, не превращаясь в испепеляющее душу страдание. И стоит появиться объекту, чувство это прольется на него живительным весенним дождем.
Учительница Мара была уверена, что в ее сердце нет любви. Инженер ушел в недосягаемые пределы. Чем больше рос завод, тем недоступнее для нее становился инженер.
Она даже смеялась над собой, называла себя дурочкой и считала, что ей удалось начисто избавиться от того непонятного чувства, которое зовется любовью. Словно и не было ни завода, ни котлованов. Она работала, а на сердце у нее было так же чисто, светло и уютно, как в ее директорском кабинете.
Но однажды во время урока она заметила, что ее ученики тянутся к окнам и о чем-то шушукаются.
— Яничка, чего ты там не видела? — строго сказала Мара своей любимой ученице.
— Я ничего, — ответила Яничка и, покорно сложив руки на парте, повернулась к учительнице.
Но другие ученики все поглядывали в окно и вдруг в один голос выпалили:
— Инженер!
Сердце Мары сжалось. На ее смуглом лице проступил румянец.
— Ну и что, если инженер? Сядьте сейчас же на свои места и слушайте.
— Он на «джипе»!
— Какое вам до этого дело? У нас сейчас урок!
— Остановился у школы!
— Прекратите, я вам сказала! — еле сдерживалась Мара, чтобы не кричать, стараясь овладеть классом.
— Он идет сюда! — никак не успокаивались девочки.
— Идет, значит, придет. А сейчас слушайте и не мешайте вести урок!
Но класс уже не мог утихомириться. Этот завод, который забрал их отцов, сводил их с ума. Все, что было связано с заводом: столкновения со строителями, ссоры между родителями — все волновало их детские души. Для них началась новая жизнь. В школу приходили взбудораженные и говорили только о заводе. На переменках чертили, строили завод на бумаге. Даже во время урока нет-нет да и поглядывали в окно, в сторону завода. Слушали рассеянно, а после занятий стремглав мчались на стройку. И стар, и мал говорили об инженере. Вот и сейчас, раз он приехал, да еще на «джипе», значит, что-то важное случилось или случится. Может, он сейчас скажет: «Товарищ директор, дайте мне на два-три дня учеников старших классов. Все равно, что посылаете их на уборку кукурузы. Они уже не маленькие, любят машины и с радостью помогут нам…»