«Не так ли и мы, люди, как эти снежинки?» — подумала Мара. Гудение печки напомнило ей рев машин на стройке. В поле работа замерла, а там, где рождался завод, кипела ключом.
— Прежде чем приступить к основному вопросу нашей повестки дня, я должен вам кое-что сообщить. Речь идет о деле, которое не зависит от нас, но все-таки мне хотелось бы услыхать ваше мнение.
Он не знал, с чего начать, и ухватился за это сообщение, как утопающий за соломинку. Так ему легче было перейти к вопросу об Игне.
Мара чувствовала, что председателя волнует не только исключение Игны, и, пока он говорил, она старалась отгадать, что бы это могло быть. Накануне он разговаривал с главным инженером, и у нее не выходила из головы эта встреча. Для чего приезжал инженер, о чем они говорили? Как у любой женщины, у нее мелькнула мысль, что, может быть, речь шла о ней.
Может, кто-нибудь сказал инженеру, что она против завода. Да мало ли какие сплетни могли дойти до него! Но она тут же прогнала эту нелепую мысль…
В ней боролись теперь два течения — поверхностное и глубинное. Образ инженера возникал перед ее мысленным взором все реже, но зато вспыхивал все ярче. Вспыхнет и погаснет, а сердце вдруг застучит, заколотится и замрет. Временами она смотрела на Дянко Георгиева, а видела инженера. Слышала не его голос, а голос инженера. Русые волосы председателя в ее глазах темнели, а вместо ясных голубых глазей мерещились черные.
— Какую еще кашу заварил инженер? — не вытерпела Мара.
— Сады-то нам удалось отвоевать, — смущенно ответил председатель. Он глядел на нее с недоумением, не понимая, почему она так волнуется. Ее лицо сплошь покрылось белыми и красными пятнами.
— Так они что? На огороды зарятся? — обеспокоенно спросила жена Тучи.
— До них дело не дошло, а вот кладбище…
— Что-о-о-о?! — взбеленились женщины.
Мара так и застыла с широко открытыми глазами, а звеньевая Милка вся зарделась, даже ее маленький носик покраснел, как помидор.
— Да они в своем уме, эти люди? — только и вымолвила, холодея от страха.
А Игна молчала. Она тихо сидела позади всех в углу. Дянко посмотрел на нее, смиренно скрестившую руки на груди, всем своим видом словно говорившую, что для нее уже все кончено, и острая боль резанула его по сердцу.
— Сады мы вам, говорят, уступили, но вместо них хотим взять кладбище!
«Так вот почему приезжал инженер!» — с облегчением вздохнула Мара. А она уже готова была бог знает что подумать. Ее охватило странное безразличие, все происходившее как-то вдруг потеряло для нее всякий интерес. Но тут заговорили об инженере, и она неожиданно спросила:
— А он что? Каково его мнение по этому вопросу?
— Этого инженерика надо было тогда прихлопнуть, так ничего бы и не было! Так ведь, Игна? — ввязалась в разговор жена Тучи, которая была грозна на словах, а на деле любила загребать жар чужими руками.
— Он-то здесь при чем? — оборвал Тучиху председатель. — Ему приказывают — он должен исполнять! Как и я! — оправдывал он инженера, не зная, что это по душе учительнице, что своей объективностью он еще больше вырастает в ее глазах.
— А если ему прикажут снести, стереть с лица земли село?! У него что, нет своего ума? Какой же он тогда главный инженер?! Для чего он там сидит? Не мог заартачиться, встать на дыбы: «Как хотите, но я не согласен уничтожать село!» Смотришь, и в верхах бы опамятовались. Только ему-то что! Ловкач, карьерист! За медаль не то что нас, отца родного продаст!
Со всех сторон на голову инженера сыпались слова презрения, и Мара чувствовала, как испаряется, тает чувство симпатии к нему, которое еще теплилось в ее душе.
— Инженер говорит, что им нужен участок рядом с заводом, а его нет. Солнышко дал указание. А если он сказал… вы же знаете! Кладбище уже обносят проволокой, не спросив нашего согласия!
— До мертвых добрались! Этот завод кости дедов и отцов наших готов сожрать! — кричала жена бывшего председателя, вся красная от гнева.
Она отличалась от своего мужа тем, что тревоги села ее мало волновали. Любила наряжаться, следила за модой, за порядком в доме, любила принимать гостей. Часто ездила в город, привозя оттуда то платье модного фасона, то новую прическу, то какой-нибудь новый обычай. Орешчане недолюбливали ее, держались в стороне. Но сегодня в ее голосе звучала искренняя боль.
— Пришли бы, сказали людям. Дали бы с мертвыми проститься! Ведь у каждого там лежит кто-то! — не унималась Тучиха, у которой, кстати, на этом кладбище никого не было.
— Они этого как раз и боятся. Хватит с нас, говорят, бунтов, сыты по горло. И теперь просто загонят туда пару экскаваторов, за одну ночь сровняют все с землей — и кладбища как не бывало.