Накапливая опыт изменения состояния «хорошо – плохо», обобщения могут менять свою эмоциональную окрашенность. Каждый раз, когда мы наблюдаем ситуацию неудачи другого человека, но при этом воспитание удерживает нас от удовольствия, накапливается опыт, нивелирующий эмоциональную оценку признака «неудача другого». Но при этом удовольствие от шутки, демонстрирующей интеллект, каждый раз продолжает получать эмоциональное подкрепление. В итоге происходит ослабление удовольствия, стоящего за признаком «неудача другого», и смещение удовольствия в сторону обобщения «неудача другого, демонстрирующая способности творца этой истории». Второе обобщение более узко по сравнению с исходным и в основном включает ситуации с условными персонажами, не несущие обиды ни для кого из непосредственного окружения.
Одноразовость шутки
Когда шутка становится оценкой интеллекта, то, как и по отношению к красивой фразе, начинает цениться способность ее придумать или хотя бы найти и порадовать остальных, но не ее многократное повторение. Более того, многократное повторение шутки в одной и той же компании однозначно трактуется как признак ущербности и вызывает резко негативную оценку.
Персонализация смешного
Для иллюстрации природы смешного разберем два очень показательных примера из области кино.
Фильм «Кавказская пленница». Здесь всем памятна сцена, в которой Юрий Никулин опускает руку под одеяло, рука высовывается неестественно далеко, рядом с пяткой, и чешет ее.
Обе сцены похожи по внешнему построению, в обоих происходит нечто противоречащее законам природы (появляется третья рука, рука удлиняется и достает до пятки). Но сцена со скрипачом не вызывает практически никаких эмоций, а сцена из «Кавказской пленницы» - классика жанра комедии. В чем причина?
У Нильсена никто не оказался в «нелепом» положении. Само появление третьей руки хоть и является «нелепым» с точки зрения логики, но не привязано ни к кому конкретно, кто бы «ответил» за эту нелепость. Эмоция «смешно» молчит.
А вот в «Кавказской пленнице» все не так, рядом с Никулиным сидит Вицин, который наблюдает за почесыванием пятки и который «обалдевает» от этого, и именно его «обалдение», надо сказать еще и талантливо сыгранное, и вызывает смех.
Вот он, конкретный человек, который попал в «нелепую» ситуацию, которая для него, кстати, не заканчивается. В следующем кадре Никулин приподнимается и снова чешет пятку, но уже вполне традиционно, Вицин же удовлетворенно вздыхает: «дескать, все встало на свои места», - чем снова выставляет себя «дураком», вызывая опять смех у зрителей.
Непременное условие смешного – персонализация. Обязательно должен присутствовать персонаж, попавший в нелепое положение. Нелепое, нелогичное положение без того, кто «обделался», не вызывает смеха.
Многие творцы подчас копируют внешнюю форму удачных реприз, воспроизводят ситуации, которые в других обстоятельствах вызывали смех, и надеются, что получится смешно. Понимание природы смешного позволяет безошибочно распознать такие сцены. Многие несмешные комедии можно было бы исправить, минимально изменив действие. Возьмем пример из комедии «Недетское кино» («Not Another Teen Movie», 2001). В одной из сцен герой забегает в дом. Забегая, он толкает дверь. Дверь, вместо того чтобы открыться, падает на пол. Ситуация достаточно нелепая. Создатели фильма определенно рассчитывали, что эта нелепость вызовет смех. Это классическая ошибка, связанная с тем, что действительно попадание персонажа в смешное положение часто связано с некой нелепой ситуацией, но это совершенно не означает, что справедливо обратное, что любая нелепая ситуация вызывает смех. В данном случае степень «неудобного» положения для персонажа столь незначительна, что не тянет даже на легкую улыбку.