Аджай обнаружил у себя этот особый дар, именуемый синестезией, еще подростком. Тогда же он понял, что другие его лишены. Этот неврологический феномен, объединяющий различные ощущения, встречается лишь у четырех процентов населения Земли. При одних видах синестезии цвета ассоциируются с буквами, при других – с цифрами или с названиями месяцев. Всего насчитывается более ста пятидесяти форм синестезии. У Аджая отдельные звуки ассоциировались с цветами – это явление известно как синопсия, она же – цветной слух. Синестетами были некоторые музыканты, например пианист Мишель Петруччиани и композитор Александр Скрябин. Аджай не знал, почему с ним такое происходит. Наука тоже. Математики пытались найти связь между длиной цветовой волны и звуком, но тщетно. Науки о нервной системе тоже не дали никаких объяснений.
Лет двадцать назад маленький Аджай побывал во время каникул в Нью-Йорке. Его родители, люди весьма обеспеченные, жили в Дели, и семья каждый год отправлялась в какое-нибудь прекрасное путешествие. Отца и мать привели в восторг небоскребы Манхэттена, а Аджая – шум моторов старых такси. Еще ни один звук не окрашивался в его сознании в такие красивые, такие глубокие, такие насыщенные цвета. Он счел это знаком судьбы. Сын богатых родителей, отдаленный потомок махараджи, решил, что станет шофером такси в Нью-Йорке. Родителей это забавляло – до тех пор, пока они не поняли, что он не шутит. Они тоже шутить не стали: отреклись от него, выдав ему сумму, необходимую для покупки билета на самолет, автомобиля и лицензии таксиста.
Ярость родителей понять было несложно: семья принадлежала к касте воинов-кшатриев, и им была нестерпима сама мысль, что сын опустился до работы, на которую соглашаются только сикхи.
Аджая это не волновало. Этому стройному и смуглому парню исполнилось двадцать восемь лет, и он был вполне доволен своей участью. Теперь его богатство составляли миллионы оттенков. От родителей он если что и унаследовал, так это страсть к путешествиям. Каждый год он брал недельный отпуск и куда-нибудь уезжал, чтобы услышать и увидеть новые краски.
Аджай неохотно открыл глаза. Надо работать. Вот уже три дня он пребывал в некотором смятении. Ему позвонила клиентка, заказала такси. Ее голос напомнил ему тот, что был у одной незрячей пассажирки, с которой он встретился в новогоднюю ночь. Незабываемый цвет. Розовато-фиалковый. Такой цвет он видел, когда тахометр его машины показывал ровно 1650 оборотов в минуту. Во второй половине дня он пообещал забрать клиентку из аэропорта.
Артюр заметил, что Клюзель показывает фабрику какому-то мрачному типу. Неужели на убыточное предприятие нашелся покупатель?
– Все производство по изготовлению карандашей у нас автоматизировано, – объяснял он незнакомцу на тот случай, если у последнего неважно с наблюдательностью.
Перегнувшись через плечо Соланж, Клюзель схватил пригоршню готовых карандашей и уставился на них, пораженный ярким цветом грифелей. От комментариев он воздержался.
В цехе появился экспедитор – мужчина с двойным подбородком, тройным животом и плотно насаженным на голову шлемом, на котором значился логотип «Веспы». Когда тот поднял забрало, Артюр узнал в нем Момо – одного из своих собутыльников, завсегдатаев бара. Сейчас он явился доставить посылку. Артюр помахал ему рукой, Момо, не снимая ярко-желтого шлема, ответил тем же. Странно, что Момо до сих пор не попал в аварию, учитывая, что завтракает он обычно стаканом белого вина. Чудо, что его опаловая «Веспа» не разваливается под тяжестью его веса. Клюзель пошел ему навстречу. Момо протянул тому шариковую ручку, чтобы расписаться, но оказалось, что ручка не пишет. Тогда Клюзель взял ярко-красный карандаш.
– Оставьте себе, – сказал он Момо, поставив свою подпись. – Мои карандаши еще никого не подводили.