В первый же день, когда вернулась семья и все благостно сидели за чаем, обсуждая проект Всеволода Евгеньевича — во время весенних каникул сына поехать вместе с ним в Москву, — вдруг зазвонил телефон. Подошла Инга, три раза сказала «алло» и, пожав плечами, положила трубку.
После одиннадцати вечера звонок раздался опять. На этот раз трубку взял сам Всеволод Евгеньевич. И услышал далекий Лялин голос:
— Лодик, я из автомата, — сообщила она.
— Да? — нейтральным тоном произнес Дорофеев. Инга подняла глаза от книги.
— Как дела? — Ляля, похоже, собралась вести с ним светскую беседу.
— Нормально. Спасибо.
— А я соскучилась! Лодик! Алло, ты слышишь? Лодик?
Это было, разумеется, очень трогательно… но шея Инги начала уже краснеть, глаза расширились, и Дорофеев, довольно холодно повторив «спасибо», нажал на рычаг.
— Владимир звонил, — он повернулся к жене.
— Правда? — она подняла брови. — Ты же сам, кажется, говорил, что он уехал в Минск.
— Теперь приехал, — Дорофеев проклинал себя за глупость: в принципе ей ничего не стоило завтра же позвонить Володьке и проверить.
— Из автомата. У него телефон испорчен, — зачем-то соврал он, чувствуя отвращение и к Ляле, и к Инге, а главное, к самому себе.
На следующий день Ляля заявила, что не могла не позвонить!
— Мне было больно, понимаешь? Больно!.. Ты там… в кругу семьи, с ней… обо мне и думать забыл, а я тут… — и заплакала прямо посреди улицы, промокая глаза носовым платком.
— Лялечка! — четко сказал Дорофеев, оглядевшись, не идет ли кто из знакомых. — Ну что же делать? Ты ведь знала, что я женат.
— Это несправедливо! — рыдала Ляля. — Я бы ничего не говорила, если б ты ее любил! Но я ведь вижу…
— Я люблю сына. И хватит. Вообще — что это с тобой? Всегда была такая спокойная..
— Да? Правда?.. «Всегда» — это когда?! Когда мы не были близки? Как ты не понимаешь! Для женщины это имеет громадное значение. Для мужчины главное — работа, а для женщины — любовь! Я теперь принадлежу тебе, и больше для меня ничего не существует. Ничего! И никто! Даже Костик! Конечно, я понимаю, у меня нет никаких прав, но понимать головой — это одно. Сердцу не прикажешь!
— Перестань, — сказал Дорофеев хмурясь, — я… мы что-нибудь придумаем. Я попробую снять комнату.
— Ага! — Ляля всхлипнула. — Мы там будем встречаться, а потом ты будешь бежать к ней. А выходные? А праздники? Думаешь, так приятно — все время одной? Вот и Анюта говорит…
— Вот что, Ляля, — перебил ее Дорофеев, — мнение твоей Анюты меня не интересует. Это раз. А во-вторых, — продолжал он, холодея от того, что говорит голосом Инги, — меня крайне не устраивают твои звонки ко мне домой. Пожалуйста, больше этого не делай.
— Боишься? Ее?! — Ляля побледнела и закусила губу.
— Не боюсь, а не хочу расстраивать. Она ни в чем не виновата.
— А я, значит, виновата?! Меня можно не уважать, плевать!
На них уже оборачивались прохожие.
— Прекрати, — прошипел Дорофеев. — Это, это… сцена из плохой мелодрамы.
Ляля театрально ахнула, всплеснула руками и бегом кинулась к остановке автобуса. Дорофеев шагнул было следом, но раздумал: все к лучшему.
Вечером были многозначительные звонки с молчанием. Подходила Инга, подходил Антон, Элла Маркизовна дважды обращалась к тупице-звонящему с призывом нажать какую-то кнопку. Наконец, очень неохотно, трубку снял Всеволод Евгеньевич — ни звука.
— Кому-то неймется, — натужно весело сказала Инга.
— А меж тем кузен Софьи Ильиничны, — задумчиво произнесла Элла Маркизовна. — уехал в Ляйпцихь…
— «На Дуврской дороге…» — начал было Антон печальным голосом, но передумал, подошел к бабке и погладил ее по волосам.
Придя наутро к себе в институт, Дорофеев тотчас позвонил Ляле, та холодно сказала, что говорить не может — телефон нужен Сергею Андреевичу, пусть Всеволод позвонит через час.
Позвонить через час он не смог, был занят, а потом, честно говоря, вообще забыл — закрутился. Вспомнил только за десять минут до конца рабочего дня.
— А я сижу и жду, — тихо сказала Ляля. — Даже в обед не выходила. Вот.
Дорофеев устал, хотелось домой, тем не менее ом предложил сейчас же заехать, отвезти ее в ресторан и накормить.
— Не могу есть… — еще тише сказала она. — А куда мы пойдем?
— Ну… можно в парк Победы. Или хочешь — в «Приморский»? Мы там были уже, на Большом.