При очередном курсе лечения половая близость запрещалась, так, что «летных» дней в супружеской постеле было много. Темпераментный от природы Василек мужественно заверял жену, что воздержание ему лишь на пользу, дескать, семенной материал обновляется.
Не меньшие огорчения молодой женщине доставлял невесть где взявшийся псориаз. Первые его признаки появились еще в детстве, потом пропали, а после родов болезнь разыгралась совсем по-серьезному. И уже несколько лет совсем не поддавалась лечению. Наташа объездила кучу больниц, целительниц, а уродливые ранки на руках и шее никак не проходили.
После обхода, громыхая баночками и судочками, в палату величественно вошла мать Наташи, Нина Дмитриевна с внуком.
— А Васька почему с тобой? — обнимая сына, и целуя мать, спросила Наташа. Василек ведь сегодня дома должен быть.
— Наверное, не дома, потому что еще вчера Ваську привел, потому что собирался сегодня на работу в первую смену. В выходной, сказал, оплата по двойному тарифу. Деньги ведь, поди, нужны?
— Да нужны, конечно, — согласилась дочь, принимая тяжелый кулек с провизией.
— Мамочка, когда ты перестанешь таскать мне столько еды? Я ее не успеваю даже раздавать по соседним палатам, не то, что есть! Да и домой я сегодня отпросилась.
— Лежала бы, не рыпалась! Мужа дома нет, Ваську тебе вот привела, свиделись, — проворчала Нина Дмитриевна, а Васька от радости подпрыгнул и громким шепотом воскликнул:
— Ура!
Мальчик очень боялся врачей, и в больнице всегда вел себя сдержанно. Но радостью поделиться не терпелось, и он снова, схватив мать за рукав, лихорадочно зашептал:
— Мамочка, а папа мне вчера купил того дельфина, которого мы с тобой в магазине видели, чтобы на море купаться. Я уже сосчитал, сколько ночей надо спать, чтобы у него наконец отпуск на работе наступил.
— Ты, звездочет, а почему только ночи считаешь? Дни то куда подевал? — ущипнула внука за щеку бабушка.
— Потому что папа сказал, что надо считать только ночи, да и то не все, а те, когда снятся цветные сны. Тогда мечта сбудется.
— Папа твой всегда что-нибудь этакое придумает. Мамы нет, так он тебе свой романтический запал выдает. Небось, последние деньги на эту рыбину спустил? Сколько вас учить уму — разуму? — проворчала Нина Дмитриевна.
Васька, осмелев от возмущения, уже громко сказал:
— Дельфин вовсе не рыба! Всегда ты ругаешься, бабушка!
— Мам, и вправду хватит тебе ворчать, — миролюбиво сказала Наташа.
Васька не унимался:
— Мама, а тебе какие сны снятся?
— Конечно цветные: красивые и сказочные.
— Как у деда на картине? — вспомнил Васька о висящей в спальне родителей картине, нарисованной покойным дедом, отцом Василька.
— Ну, наверное, приблизительно такие
— А какого цвета во сне больше? У меня синего, как море. А у тебя?
— А мои сны пестрые — прижала к себе сынишку Наташа.
— А как это — «пестрые»?
— Красно-зелено-желтые, — засмеялась девушка.
— И оранжевые, — добавила она, распахнув тумбочку.
— Ух ты, столько мандаринов!
— Выгребай, — подала сыну освободившуюся от снеди сумку Наташа
— Хватит байки травить, людям отдыхать мешаете, — Нина Дмитриевна улыбнулась соседкам Наташи по палате. — Пойдем уже домой, мореплаватель, — подхватив сумку с мандаринами и потянув за руку возмущающегося внука, она заспешила к выходу.
В ожидании вечерних процедур девушка сбегала на пост старшей медсеестры и позвонила подруге Светке. Она попросила, чтобы ее муж Сергей, а по совместительству кум Наташи, заехал за ней вечером на машине. Не тащиться же ей через весь город в больничном халате и тапочках.
В семь часов, обвязав пуховым платком, доставшимся от бабушки, живот и поясницу, Наташа заспешила к машине Сергея, нетерпеливо сигналившего под окнами больничной палаты.
— Привет, кум, — с разбега чмокнула она мужчину в небритую щеку. — Как жена, детишки?
— Да я их сейчас вижу раз в семь лет в обед, — раздраженно ответил Сергей, — то в шахте сижу, то баранку кручу.
Начиная с ранней весны, как только с дорог сходил ледяной покров, муж Светки на своем жигуленке начинал, как он чопорно выражался, заниматься частным извозом, а поросту — нелегально таксовать. Сначала отрабатывал в шахте свою смену, а потом катался, сколько физически мог выдержать, из рабочих поселков в центр города. Пассажиры всегда находились, ведь автобусы в рабочие смены были битком забиты. Разумеется, сильно уставал, недосыпал, поэтому был часто в недобром расположении духа.