Наконец мужчина с трудом перевел взгляд, все еще излучающий свет и теплоту, на Светку и совсем невпопад ответил:
— Привет, Светка? Как там наши детишки? Ты хоть изредка их навещаешь?
Светка не сразу поняла, о каких детишках, которых она должна навещать, шла речь. По-видимому, он вспомнил детей из интерната. Боже, когда это было? Она уже сто лет работала в другой школе, и он знал об этом, потому что как-то подвозил ее на работу. Светка открыла было рот, чтобы съязвить, но мужчина, не дождавшись ответа и не глядя больше в их сторону, стремглав шагнул прочь.
— Наташа, это же «мачо», который тебя когда-то подвозил. Ты что, не помнишь? Я его никогда без машины не видела, тоже не сразу узнала. Странный он какой-то стал. Озабоченный и серьезный. А раньше этот дамский угодник шагу без комплиментов не мог ступить. Наташа лихорадочно потянула ее за руку
— Да идем уже, холодно.
***
Беременность Натащи протекала нормально. Время рождения малыша все приближалось, а женщина так и не приняла решение, чье отчество он будет носить.
О том, что скажет мать, расскажи ей дочь правду, она догадывалась. Все в жизни ее дочери должно быть правильно и чинно. А то, что вышло за эти рамки, надо исправить или, на худой конец, скрыть. Внешние и внутренние приличия были китами, на которых строилось ее представление о достойной жизни. Ее дочь теперь — законная вдова, которая вызывала уважение и сочувствие людей. К тому же существовала материальная составляющая вопроса — государственное пособие матери по потере кормильца, регрессные выплаты на детей, расширение жилплощади, гарантированное шахтой. Мать нашла бы еще тысячу аргументов в пользу своей правоты.
Наташа подумала, как бы поступил Василек, если бы не погиб. Она ведь призналась, что ребенок не его. Каким бы было его решение, которого она не дождалась. Скорее всего, он бы признал малыша, дал ему свое имя и не захотел бы ничего менять в их семейном статусе. А вдруг нет? А что, если он из-за нее погиб? Не смог пережить сказанное ею о ребенке? Вдруг он захотел из-за этого погибнуть и специально, а не по неосторожности нарушил эту технику безопасности? Совершил самоубийство по ее вине. От этой мысли внутри все холодело.
Забылись Светка и Анна, измены мужа, боль, отчаяние и унижение, которые некогда пережила сама. Осталась только ее собственная вина, которая все давила и давила на нее, как гора. Видно, долго ей еще ходить к психологу.
Матвей…Как быть с ним? Говорят, без любви можно прожить, пока ты о ней ничего не знаешь. С Матвеем Наташа познала любовь. Ту настоящую, ранее ей неведомую. Любовь душевную и любовь плотскую. Он помог ей поверить в себя, свою женственность, научил ее любить, благородно пожертвовал своим счастьем. Он — отец этого дитя, стерпевший ее выбор не в его пользу, преступный выбор по всем законам естественного бытия. Тоска по Матвею с течением времени становилась для Наташи просто невыносимой.
Васька… Самый строгий судья. Принято считать, что дети поймут все, когда вырастут. А как поступать с ними, пока они растут?
Ребенок… Еще не родившийся, а уже безотцовщина, да еще и при живом отце. С чужой фамилией и отчеством. Имеет ли она право так поступить?
Эти мысли круглосуточно вертелись в голове, выталкивая друг друга. «За» и «против» вступили в бесконечную битву.
Однажды ночью в дверь позвонили. Наташа тихонько подошла к двери и взглянула в глазок. Он был закрыт пальцем непрошенного ночного гостя.
— Подруга, не бойся, это я, открой, — раздался пьяный голос Анны.
Наташа приоткрыла дверь
— Анна, ты пьяна, на улице ночь глупая, да и подругами мы никогда, вроде бы, не значились.
Но соседка уже ввалилась в коридор с откупоренной бутылкой какого-то заморского пойла.
— Давай выпьем! Есть повод, который тебя обрадует. Меня Петька бросил!
— Я не радуюсь чужому горю.
— Не поверю, что ты сейчас не злорадствуешь, — Анна смачно икнула.
— И не верь. Тебе что — то еще? Ты бы шла домой, Анна.
Но соседку разбирало:
— Представляешь, оказалось, дети ему нужны были! Так он их у меня никогда не просил! И речи никогда не вел! Я, конечно, и сама не хотела. А какая — то северная сучка, представь себе, захотела. И он теперь уходит, нет, улетает, к ней, — женщина все никак не могла унять икоту.