Нина Трапани
С Леной Мень я познакомилась, когда её сыну Алику было полтора года. Это был миниатюрный мальчик, общительный и довольно разговорчивый.
Вскоре они приехали на Лосинку, где мы жили. Первый, на кого Алик обратил внимание, был белый котёнок, который по собственному почину водворился в мансарде. Алик ахнул и, указывая на котёнка, воскликнул: «Рыжий телёнок!» Не знаю, где он видел это существо, только всё живое ассоциировалось у него с этим телёнком. Все рассмеялись.
На следующее лето Лена с семьёй поселилась на Лосинке. Хозяева сдали им, собственно, единственную комнату с выходом на террасу, а сами поселились на кухне. Дом стал оживлённым, что было очень кстати. Присутствие о. Иеракса (Бочарова) как-то скрадывалось в общем оживлении. Дочь Ивана Алексеевича, хозяина дома, Марьяна подружилась с Аликом. Она только начала говорить, но, когда Алик обрушил на неё целый каскад слов, сразу онемела и перестала говорить совсем. Это не мешало их играм, и постепенно Марьяна разговорилась. Странные возгласы раздавались подчас: «Ой, батюшки, что у тебя вышло?» «Ох, Господи помилуй!»
Летом Лена ждала второго ребёнка. Своё положение она переносила очень тяжело. Ей необходимо было выехать из Москвы, подышать свежим воздухом. Решили поселиться в Малом Ярославце: Лена с сыном и Вера, через некоторое время к ним присоединился о. Иеракс – для него сняли комнату в доме напротив. Я тоже провела там свой отпуск.
Окружающая природа очаровала нас. Местность была холмистая, перелески, открытые поляны, наши среднерусские, милые сердцу картины. Погода стояла хорошая, и мы целые дни проводили под открытым небом. Столовались все вместе. Алик сразу сообщил мне, что он «вовсе не Алик, а “чёрная пантера”».
– А ты кем хочешь быть? – спросил он меня.
У меня не хватило фантазии, и тогда он предложил:
– Ты хочешь быть цветочком? Нежный человечек…
Как-то вечером мы с Верочкой прогуливались под тёмным шатром звёздного неба и негромко разговаривали. Алика она держала на руках, и вдруг он недовольно заявил:
– Тише, Гулишенька, не шуми…
– Я не шумлю, – растерялась Вера.
– Не говори ничего. Ты видишь, какие маленькие звёздочки. Им хочется спать.
Так тонко этот мальчик воспринимал окружающий его мир. После этого я даже посвятила ему стихи:
и прочие, основанные на его высказываниях.
О. Иеракс захватил с собой богослужебные книги и, облюбовав одну светлую безлюдную полянку, совершал там доступные в этих условиях богослужения.
Мы брали с собой термос, кое-какую закуску и устраивали завтрак. Алик забирался ко мне на колени и свёртывался клубочком, как котёнок.
– Алик, ты мне делаешь больно, – взмолилась я.
– Ты потерпи немножко, – возразил он. – Мне так хорошо, как в гнёздышке. – И наконец изрёк: – Я сам не знаю, почему я так в тебя влюбился…
Подошёл праздник Успения Божией Матери. Мы все собрались на излюбленной полянке. Прочитали дивный канон «Да провождают невещественнии чинове небошественное в Сион Божественное тело Твое…»
О. Иеракс начал читать акафист. Молоденькие берёзки стояли вокруг, как свечи, лёгкий ветерок колыхал травинки. Вдруг на одном из деревьев зашелестела крона, и из кудрявой листвы высунулась любопытная мордочка рыженькой белочки и некоторое время рассматривала нас, потом она быстро спустилась на землю и застыла под деревом, как бы прислушиваясь к словам песнопения. Она довольно долго пребывала в таком положении, и мы затихли, боясь спугнуть доверчивого зверька. Потом снова взбежала на дерево и долго ещё качалась на ветвях.
Говорили, что после нашего отъезда, когда приехал отец Верочки, дядя Яша, как называли его, Алик безошибочно привёл его на нашу полянку и сказал: «Вот здесь мы все сидели, и нам было очень хорошо. Как жаль, что тебя не было с нами…» Алик очень любил дядю Яшу. Когда были назначены выборы в Верховный Совет и по их округу кандидатом выдвинули профессора Бурденко, он сказал матери: «Ну и голосуй за Бурденку, а я буду голосовать за дядю Яшу». Но он знал, что есть вещи, о которых и с дядей Яшей говорить нельзя.[7]