— Сургунькина!
— Молчу же я!.. — И Дуся наклонилась к тете Нюше, с жаром продолжая для нее одной сообщение о лживости вахтерских сведений…
Судья постучал пальцем по столу и опять остановил течение процесса:
— Выйдите из зала, гражданка Сургунькина!
— Не буду же я… вот вам крест — больше не буду! — в громыхающем Дусином басе рокотали слезы.
— Ну, смотрите: а то я вас оштрафую за неуважение к суду! Продолжайте, свидетель!
Следующий всплеск Дусиного темперамента произошел во время речи прокурора. Она с самого начала этой речи презрительно и иронично кривила губы, желая показать всем, что не верит в искренность и справедливость его слов. А когда представитель обвинения потребовал для кладовщика 15 лет заключения, Дуся зарычала:
— Ага! Это за что же?! Тебе бы самому так вот вмазать!.. Да не щипись ты, Нюшка! Все равно я с ним не соглашусь ни в жисть!.. Виновата, гражданин судья, не буду, слова больше не вымолвлю, истинный крест — не буду, не буду, не буду!..
Но ее вывели из зала. Только после того, как суд удалился на совещание, Дуся проникла обратно и подошла к опустевшей на перерыв скамье подсудимых. Тетя Нюша теперь держалась от нее подальше…
Вышел судья и народные заседатели. Был оглашен приговор: десять лет заключения. Дуся завыла во весь голос. Ее мужа увели. И тогда, продолжая выть, разъяренная супруга кладовщика кинулась искать свою руководительницу в божественных делах, предусмотрительно улизнувшую. Она настигла тетю Нюшу у дверей суда и, все так же рыча и воя, с размаху ударила маленькую пенсионерку по загривку. Тетя Нюша покачнулась, однако выстояла на ногах, только прибавила шагу. Не тут-то было! Дуся пустилась за ней, обогнала, зашла со стороны лица и принялась не на шутку бить старуху. Та завизжала. Посетители суда и прохожие поспешили вмешаться. Но пока здоровенную бабищу уняли, схватив ее в крепкие объятия и оттащив от Нюши, советчице пришлось туго. Белый платок и бурое «кобеднешнее» платье пенсионерки были растерзаны в клочья. Вместо политого лампадным маслом прямого пробора из жидких волос образовались всклокоченные и сильно поредевшие космы. Царапины на лице, на руках и даже на спине (тут они сквозили через прорехи, которые образовались в результате Дусиной агрессии) сильно изменили благостный вид тети Нюши. Даже когда люди схватили разъяренную Дусю и не подпускали больше к ее жертве, неистовая мстительница рвалась вдогонку за тетей Нюшей и вопила, все увеличивая и громкость своего голоса и накал темперамента:
— Пустите меня, я ей сейчас!.. Пустите меня, я — ее!.. ПУСТИТЕ МЕНЯ!!!
И, только увидев среди удерживающих ее лиц сержанта милиции, Дуся в том же яростном ритме, но крайне быстро сникая, стала причитать:
— ВЕДИТЕ МЕНЯ!.. Ведите меня!.. Ведите меня…
Их и отвели обеих: избитую старуху, которая дрожала всем телом и еще тихонько повизгивала от страха и от боли, отправили в поликлинику, а Дусю — в отделение милиции.
Судили самое Дусю через десять дней. Судья, опустившись на свое кресло, вгляделся в подсудимую и сказал:
— А, старая знакомая!.. Разве я вас тот раз отдал под суд?
Дуся опустила голову и прорычала:
— Нет, это я уже после вас… натворила…
— Вот оно что! — Судья полистал дело. — Вы обвиняетесь в нанесении побоев…
— Ну, побои — это ладно, — часто задышав носом, пробасила Дуся. — За побои я согласна получить, что положено. А только неужели же она-то так вот ни в чем и не виноватая? И они все — ни при чем, да?!
— О ком вы говорите?
— Во-первых, Нюшка. Тетя Нюша то есть… Ну, которую я это… отблагодарила…
— Вы называете это «благодарностью», Сугунькина?.. Интересно!
— А как же? Сколько я на нее да на них денег стравила, продуктов опять же… Одни свечи мне обошлись в двести рублей новыми деньгами…
— Какие свечи?
— Да которые святым ставятся. И пущай бы они тоже здесь отвечали сегодня — эти угоднички да попы, которые… Отец Елизар, например, как частник на дому, берет медом и яйцами… И другие служители культуры… то есть культи… В общем, вы понимаете, гражданин судья… А мужа засудили все равно. Так?.. Выходит, что они тоже ответственные за это дело!
— Кто — ответственные?! — уже сердясь спросил судья. — Объясните суду.
— Угодники, я говорю: святой Пантелей, опять же — Николай Мирликийский, Василий Кесарийский, Иван Богослов… Разве я могу упомнить их всех, кто у меня брал, чтобы сделать моему мужу послабление?! Вызовите теперь Нюшку… Анну Сысоеву то есть, пускай она скажет сама: кому из них и сколько пошло? И сколько ей самой досталось из моего добра?!