– Нет, милая, я… – При виде двух гостей отец вздрогнул и попытался сесть.
Мадам Бен Аммар приветственно кивнула.
– Не беспокойтесь, мистер Лукас, – проговорила она. – Мы здесь, чтобы вам помочь.
Папа открыл рот, чтобы ответить, но ему снова помешал кашель. Скривившись, он зажал рот рукой и издал звук как при рвоте. Когда же оторвал ладонь от губ, на ней лежали два розовых лепестка.
Страх сковал мое сердце.
– Не понимаю, – призналась я. – Мастер Морвин давал папе отхаркивающее, я больше к нему не прикасалась и не говорила ничего, напоминающее проклятие…
Мадам Бен Аммар закусила пухлую нижнюю губу:
– Детка, у тебя блажная магия. Никаким правилам она не следует, даже твоим собственным. Подозреваю, близкое соседство с ней навредило твоему отцу.
Я отступила от папиного дивана. Отец вздохнул и зажал в кулаках одеяло цвета плюща.
– Ты тут не виновата. Как сказала мадам, твоя магия – это не ты. Наверное, она просто невзлюбила меня.
– Тогда с ее стороны глупо невзлюбить именно тебя.
– Мистер Лукас! – мелодичный голос мадам Бен Аммар вытащил меня из бури тревог, до сих пор бушевавших у меня внутри. – Это Робин. Проходит последний год обучения и сумеет окружить вас постоянной заботой. Возможно, будет задавать глупые вопросы и делать слишком много записей, но это часть процесса. Я довольна результатами и уверена, что о вас как следует позаботятся.
Папина рука подверглась куда более осторожному пожатию.
Мадам Бен Аммар повернулась ко мне: вопреки подавляюще высокому росту и резким чертам, ее лицо оставалось мягким и утешающим.
– А теперь бери свои вещи, и мы отправимся к мастеру Морвину.
У себя в комнате я взяла свой скромный саквояж для снадобий и ковровую сумку – те же самые, с которыми уезжала учиться впервые. За годы практики я покидала дом пять раз. Сейчас прощание было еще болезненнее.
Уезжая тогда, я смеялась, улыбалась, говорила папе, чтобы не превращался из-за меня в лужу. Сейчас же превращалась в лужу сама: слезы текли по щекам, хотя я планировала жить всего в часе пути от дома.
Глядя на папу, я хотела поцеловать его на прощание или сказать что-то хорошее, но боялась, что магия исказит мои слова. Более того, тайный договор, который я заключила с Ксавье, камнем лежал на моем на сердце.
Папе я рассказывала всегда и обо всем. В двенадцать лет, когда была без ума от Ады Фрамингем. В начальной школе, когда я дала пощечину девчонке, назвавшей нас нищебродами. Когда в объятиях Ксавье рыдала по давно исчезнувшей матери. Храня от отца секрет, да еще такой важный, я чувствовала себя грязной.
Папа улыбнулся мне: несмотря на покрасневшие глаза и тяжелое дыхание, лицо у него было светлым.
– Ты прекрасно справишься, – заверил он. – И увидимся в субботу.
– Я люблю тебя, – шепнула я, надеясь, что, если не повышать голоса, злые чары не проснутся.
– Клара, мастер Морвин сказал, что оставил тебе свою визитную карточку, – проговорила мадам Бен Аммар. – Пожалуйста, дай ее мне, чтобы я перенесла нас обеих в Морвин-мэнор.
Я вытащила из кармана золотую визитку Ксавье и вручила ее ведьме. Мадам Бен Аммар отошла от меня на несколько шагов к свободному месту у окна. Затем вытянула руку – и меж пальцами у нее появился аккуратный сноп пламени. Медленно горящая карточка полетела на пол.
От половиц повалил золотой дым. Когда он рассеялся и стих шелест пламени, в гостиной у нас появилась дверь лавки Морвинов – помятая, но снова повешенная на петли после того, как накануне я ее высадила.
Я в последний раз повернулась к папе – он помахал мне рукой на прощание – и ушла через дверь Морвинов, пока отец снова не увидел моего сморщенного от плача лица.
Во вчерашней суматохе я не заметила, что у Ксавье в лавке так же уютно, как, мне помнилось, было в детстве.
Пахло гвоздикой, бергамотом и корицей. Сушащиеся цветы на крючках висели почти на каждой стене, частью выгоревшие на солнце, льющемся в витрину. В глубине лавки стоял деревянный верстак с пузырьками, котлами, ступками и пестиками. В застекленных медового цвета шкафчиках за столом стояли ряды порошков и снадобий всевозможных цветов. Почему-то лавка казалась такой же большой, как в детстве. И уж конечно, она не была такой мрачной и пугающей, как выглядела снаружи.
Ксавье стоял в глубине лавки – в зоне для варки снадобий, рядом со столом, заваленным стеблями, лепестками, баночками с бальзамом. Услышав, как мы заходим, он снял с шеи белый фартук, повесил его на столешницу и приблизился к нам одним плавным движением, как танцор.