— Ни единожды.
— Отца и матерь била или лаяла? Испортила ниву чью или скотину? Или напилась без памяти, и блуд кто творил с тобой? Или взирала на кого с похотью? Вкладывала ли язык свой мужу в уста, по-другому говоря, целовалась ли с похотью?
— Нет.
— За груди ласкать давала ли?
— Нет-нет.
— Взирала ли на святые иконы с помыслами нечистыми?
— Никогда!
— Грешила ли частым обмыванием банным?
— Грешна, отче. Обмылась в бане в субботу, а десяти дней не прошло, как сродственница приехала, так я и с ней еще в бане обмылась.
— Часто обмываться в бане такое же излишество, как чревоугодие. Не телом мы грязны, а душой! О чистоте души чаще мысли, а не о том, чтоб пазухи без нужды обмывать. Блаженные Божьи люди, юродивые, на навозном гноище спят, струпьев не омывают, а Господу приятны! А что толку, что иная жена сладкое воние — отец Логгин покрутил носом — медовое испускает, если она тем самым на грех мужей искушает? Христос в воды входил, только чтобы окреститься. Да ноги омывал после многотрудной дороги. А наши жены так и плещут водицу ушатами! Так и бродят взад-вперед с пустыми почерпалами!.. Ты омойся в канун светлого праздника, как на тот свет преставиться время пришло — омойся, перед таинством брака мытье — не грех. А ведь у наших жен, как не глянь — все из бани дым коромыслом!
— Истинно, отче, — смиренно ответила Феодосия.
— А с бани все и начинается… Римская империя сколь могуча была, а взяли моду их патриции решать дела в банях, термах, по — ихнему, по — римски. А где баня, там, известно, и блуд, и грех содомский. И рухнула империя!
— Ой, батюшки! Из-за бани?! Али сваи подгнили?
— Все прогнило насквозь!
— Спаси и сохрани…
— А ты, Феодосия, теперь, как в баню пойдешь, так и вспомни Римскую империю.
— Непременно, отче, помяну их, грешных.
— Или ложилась на живот на землю?
— Одиножды только, — призналась Феодосия, — в норку мышиную хотелось взглянуть. Уж больно интересно мне стало, как там, у мышей, хоромы подземные устроены? И кладовочки, небось, есть, и спаленки?
— Разглядела? — с неподдельным интересом спросил отец Логгин.
— Нет, зело темно в норке было.
— То не с похотью, то не грех, — успокоил отец Логгин. — Говорила другому про его срамоту?
— Золовке внове сказала: ох, Марфа, отъела ты гузно! А батюшке в сердцах рекши, мол, хозяйство вести — не мудями трясти.
— И что же он? — заинтересовался отец Логгин.
— Огрел меня поперек спины поленом.
— Верно содеял! А подсматривала ли ты чужую срамоту в бане, либо тайно, либо во сне, либо у сирот?
— Аз, отче, не подсматривала, так ведь, он так в глаза и лез! Леший, говорю, черт, ты ведь мне око елдой своей кривой выколешь! А он, знай себе, ржет…
— Ладно-ладно, после доскажешь, — замахал дланью отец Логгин. — Замолвила ли срамное слово ради похоти?
— Нет.
— Не мочилась ли, не стыдясь мужчин?
— Ой, нет.
— Хватала ли чужого мужа за лоно?
— Да и своего-то не хватала…
— Добро… Прикладывала ли бороду чью или голову к сраму смеха ради?
— Нет, отче, как можно?
— Хулила ли жениха или невесту?
— Жениха хулила. Брат мой женился и перед самым пиром рекши: «Добро бы у невесты манда, как у тещи, была широка». Прости мя, Господи! Я брата и похулила за такие бесстыжие словеса.
— Ну, то не грех. Или обругала хромого, кривого или слепого? Или мертвеца грабила?
— Ох, отче, я их боюсь, мертвых-то…
— Смерти не надо бояться, ибо душа наша бессмертна.
— Да у нас тут бродил по Тотьме один… Помер, а все приходил потом ночами глядеть, не путается ли жена с кузнецом? Спаси и сохрани!
— Ладно-ладно, больно ты говорлива.
Отец Логгин повспоминал еще вопросы кающимся, но более ничего не припомнил. Переведя дух, отче смиренно приказал:
— Поклонись, чадо, и покайся разом во всех грехах, вольных и невольных.
— Отче мой господин, — радостно произнесла Феодосия, покаявшись, — как же мне не душе теперь благолепно! Словно зарница летняя всю меня осветила… Никогда еще каяться мне так приятно не было… Какой же ты, отче, книжный, краснословный… Сколько было у меня покаяний, а это — самое светозарное. Отродясь отец Нифонт так душеньку мою не очищал многими вопросами.
— Что же многоуважаемый отец Нифонт у тебя вопрошал? — зардевшись от удовольствия, поинтересовался отец Логгин.
— Да бывалочи спросит: «Ну что, Феодосия? Девства еще не растлила?» Да с тем и отпустит.
Отец Логгин звонко сглотнул.