Утром Жанна пошла к павильону Франца Эккарта.
Погода стояла переменчивая. Над лесом сгущались облака, грозившие пролиться дождем, но потом внезапно появлялось солнце, блиставшее, как взор лучника, заметившего бродягу.
Она постучала в дверь. Никто не ответил. В двадцати шагах спокойно прошествовал лис, оглядевший ее с неподдельным интересом.
– Жанна!
Она обернулась: это был Франц Эккарт. Он называл ее по имени. Она поразилась, насколько похожи лицо юноши и мордочка лисицы. Но обнаружила в нем и черты Жоашена: сочные губы, совсем не походившие на материнские, и крупный нос с подвижными ноздрями. Он с улыбкой подошел к ней, щуря узкие глаза с длинными ресницами, которые усиливали его сходство с хищником. Густая темная шевелюра, напоминавшая лошадиную гриву, слегка подрагивала. Он обнял бабушку с веселой теплотой, открыл дверь и пригласил ее войти. По его словам, он вернулся с прогулки.
За год чудовищная груда рукописей и палимпсестов ничуть не уменьшилась. У окна по-прежнему стоял медный телескоп, устремленный в небо. Франц Эккарт придвинул к Жанне стул, предложил ей сесть, снял плащ и расположился на сундуке.
– Нам не хватало тебя на вчерашнем ужине, – сказала она. Он взглянул на нее молча, и в глазах его сверкнул иронический огонек.
– Жанна, – сказал он, наконец, – ты же знаешь, что представляют собой эти сборища. Люди говорят, чтобы набить себе цену. И потом, мне не удалось бы избежать обычных вопросов: какое у меня ремесло? женат ли я? скоро ли женюсь? Можно подумать, что единственная цель человека – зарабатывать деньги и жениться.
– А если бы подобные вопросы задала тебе я?
– Это другое дело, потому что я знаю, как ты относишься ко мне.
– И что же ты мне ответишь?
Он устремил взор вверх, подыскивая слова.
– Мое ремесло – поиск знаний. Это как постриг. Наивысшее наслаждение. Для семьи остается совсем немного времени.
– А сердце?
– Жанна, мы с тобой оба знаем, что сердце – в чреслах!
Он расхохотался. Она тоже рассмеялась, но выглядела озабоченной.
– Люди влюбляются, – сказал он. – Вступают в связь. Рождается ребенок. Начинается семейная жизнь. Нужно зарабатывать деньги.
Он взмахнул рукой, показывая, что все это не имеет для него никакого значения. Она подумала, что Франсуа некогда тоже был равнодушен к женщинам, пока его не соблазнила Софи-Маргерит, как он сам не без юмора рассказал ей.
– Франсуа обеспокоен, – сказала она.
– Если бы я избрал военное ремесло и рисковал бы шкурой в каждом сражении, он, разумеется, гордился бы мной. Если бы я устремился в коммерцию, он был бы доволен, что любой мошенник может облапошить меня, поскольку я зарабатываю деньги. Но для чего нам нужно столько денег, великое небо? Чтобы купить еще один замок? Земли? Новых лошадей? Буду ли я есть в два раза больше? Какое пристрастие к власти! И какое тщеславие! Отцу хотелось бы, чтобы я занимался вместе с ним печатней, чтобы мы с братом могли со временем заменить его. Но чего стоит печатня без текстов, достойных печати?
Он снова расхохотался, и смех этот внушал тревогу, ибо его юношеский облик резко контрастировал с беспощадной зрелостью суждений.
– Но что делаешь ты со своей наукой? – спросила Жанна. – Ты посвятил себя Богу?
Он взглянул на нее вопросительно и с явным удивлением:
– Ты говоришь как мой отец. Способны ли мы, жалкие человечишки, не понимающие самих себя, постичь столь огромное существо, как Бог?
Она была оглушена. Этот мальчик не верит в Бога? Можно ли верить в то, что нельзя постичь? Вопросы роились в ее мозгу.
– И что же тогда? – прошептала она.
– Я пытаюсь познать Его законы. Тем самым я более приближаюсь к Его мудрости, нежели посредством пустых молитв.
– Пустых?
– Как могу я просить Его, если Он лучше меня знает, что мне нужно? – ответил он с той же обезоруживающей улыбкой.
– Каким образом познаешь ты Его законы?
– Разгадывая тайну созданных им светил, которые управляют нашими жизнями.
Она приободрилась: значит, он астролог. Второй в ее жизни – первым был Жоффруа Местраль, художник из Анжера, подмастерьем которого служил настоящий отец Франца Эк-карта. Поразительное совпадение.
– Ты не расскажешь мне, что тебе удалось обнаружить? – шутливо спросила она.
Он встал, прошелся по кабинету, устроенному в самой большой комнате павильона, потом остановился перед Жанной.
– Разумеется, я изучил небо моего рождения. Потом небо матери. И отца. В день моего зачатия с матерью случилось несчастье. Марс находился в созвездии Тельца. Для нее он был в Восьмом Небесном Доме.
Она ничего не понимала.
– Это означает, – резко произнес он, – что мою мать, скорее всего, изнасиловали.
Жанна почувствовала, как у нее забилось сердце.
– Я не верю, что подобное мог сделать отец. Это не в его характере, да он и не нуждался в этом, ведь у меня есть старший брат. Ты знаешь моего настоящего отца?
Она сглотнула слюну.
– Нет. То есть я хочу сказать… у меня нет причин полагать, что ты не сын Франсуа…
Она поняла, что совершила оплошность, ибо он улыбнулся.
– Изучение моего Четвертого Небесного Дома показывает, что мой отец – человек, наделенный необыкновенными способностями, чем и объясняется моя дружба с животными.
Она вспомнила лиса, который совсем недавно прошел мимо нее. Потом вновь увидела обнаженное тело Жоашена в тот памятный вечер, когда он выскочил на опушку леса за домом в Анжере. Оно казалось таким белым в голубых сумерках. Этот юноша напоминал языческое божество – великолепное и пугающее.
– К Франсуа де Бовуа подобное определение совсем не подходит, – сказал он.
Она силилась сохранить невозмутимость.
– Ты говорил об этих безумных подозрениях матери? – спросила она.
– Матери! – пробормотал он, пожав плечами. – За свою короткую жизнь она немногому научилась.
За свою короткую жизнь! Эти слова неприятно поразили Жанну.
– Я больше не буду терзаться этим, – сказал Франц Эккарт. – Он в любом случае придет.
– Кто придет? – тревожно спросила Жанна.
– Мой настоящий отец.
– Откуда ты знаешь?
Сам вопрос был признанием, но она спохватилась слишком поздно. И с какой убежденностью он говорил все это!
– Я прочел это в моем собственном гороскопе.
– Стало быть, ты занят только чтением своего гороскопа? – спросила она, начиная слегка раздражаться.
– Нет, иногда я составляю гороскопы другим людям.
Она напряглась и вопросительно взглянула на него, ощущая тревогу при мысли, что Жоашен может явиться в Гольхейм и нарушить покой семейства Франсуа.
– Кому именно?
Он не ответил, и на губах его по-прежнему блуждала тень улыбки.
– Мне? – спросила она. Он кивнул.
– Как ты смог составить мой гороскоп?
– Я знаю, что ты родилась в последнюю неделю Рождественского поста. В 1435 году, поскольку тебе было пятнадцать лет, когда произошла битва при Форминьи. Франсуа рассказал мне об этом.
– И что же? Что ты обнаружил?
– Ничего такого, о чем бы ты уже не знала, – ответил он тоном, который отбивал охоту продолжать расспросы.
Впрочем, он опустил глаза.
– Ну, так что же? Возможно, какие-то безумства? Ведь ты постоянно вопрошаешь звезды…
– Не понимаю, отчего ты так беспокоишься, – сказал он, словно отгораживаясь от нее. – Звезды ничего не выдумывают.
Внезапно он повернулся к ней, и взор его стал жгучим.
– Они не выдумали, что у тебя произошла страшная ссора с кем-то из родных тебе по крови. И что ты, возможно, убила его.
При слове «кровь» она ощутила, как ее собственная кровь бросилась ей в лицо. Она посмотрела на Франца Эккарта со страхом и одновременно с изумлением, словно вдруг оказалась перед лицом ангела-провозвестника Страшного суда. Впервые в жизни она вдруг ясно осознала, что ожидает ее душу после смерти. Ни одному священнику никогда не удавалось с такой силой пробудить в ней мысль о своем конце, об ответственности за свои поступки, о Добре и Зле.