– Что это? – спросила удивленная Жанна, пытаясь пальцами подпихнуть кусочек филе в ложку.
– Вилка.
Она откинулась на спинку кресла: подобный инструмент гораздо больших размеров ей приходилось видеть, когда на ее глазах из огня доставали куски жаркого. Франц Эккарт орудовал своей вилкой с поразительной ловкостью.
– Это один из подарков графини Гольхейм, – объяснил он. – Моя мать купила эту вилку в Нюрнберге, но графиня запретила пользоваться ею.
– Почему же?
– Потому что наш святейший папа считает, что это кощунственный инструмент, ибо пищу следует отправлять в рот пальцами. Кроме того, во времена Иисуса вилок не было, следовательно, христианину пользоваться ими не подобает.[14]
Глаза его искрились лукавством. Жанна рассмеялась.
– Папа отлучил от церкви некую знатную венецианку, которая ела мясо вилкой, чтобы не пачкать пальцы. Хочешь попробовать?
– Охотно.
Он вынул из кармана еще одну вилку, похожую на первую.
– Их было две?
– Нет, я заказал здешнему ножовщику вторую, специально для тебя.
Вооружившись вилкой, она после нескольких неудачных попыток вполне освоилась с ней и пришла в полный восторг.
– Да это просто чудо! – сказала она. – Подумать только, можно есть мясо, не пачкая пальцы соусом!
В этот момент вошла Фредерика с миской салата и, увидев в руках хозяйки странный инструмент, вытянула шею и нахмурилась.
– Что это? – изумленно спросила она.
– Столовая вилка, Фредерика, – ответила Жанна. – Посмотрите, как удобно.
Она наколола кусочек жареного пастернака и отправила в рот. Фредерика восхищенно следила за ней.
– Я уверена, что эту штуку принес мэтр Франц! – воскликнула она.
– Так гораздо удобнее есть кислую капусту, – провозгласил Франц Эккарт.
Фредерика заколыхалась от смеха.
Жанна решила, что завтра же закажет шесть вилок для ужина.
– Вот мы все и отлучены от церкви! – со смехом объявил Франц Эккарт.
– Посмотрим, что скажет отец Штенгель.
Предначертанное свершилось.
Жанна удалилась с бесстрастным лицом. Она поставила подсвечник у изголовья и задернула полог.
Через несколько минут он был раздвинут вновь.
– Не хватит ли тебе спать одной? – сказал Франц Эккарт, поставив колено на кровать.
Он был обнажен, и от него пахло винным спиртом с гвоздикой. Она смотрела на это двадцатилетнее тело, крепкое и гладкое. Черная шевелюра и черный треугольник в паху делали его кожу еще более белой.
– Что ты понимаешь, – прошептала она, смущенная и одновременно польщенная.
Он уже скользнул в постель и задернул полог. Вытянулся на простынях и повернулся к ней. В тусклом свете она увидела серьезное и вместе с тем естественное выражение его лица.
Он положил ей на грудь руку – легким и вместе с тем властным движением. Потом прикоснулся губами к соску. Поцеловал его и начал сосать.
Она не умела притворяться. И стала ласково перебирать ему волосы. Он поднял голову. Обнял ее, и они слились в долгом поцелуе. Из груди Жанны вырвался глубокий вздох, превратившийся в сдавленный крик при первой же ласке внизу живота. Она сжала его плечо.
Впервые за долгое время к ней приник мужчина, любовник. Она вспомнила былые ласки, которые принимала и отдавала. Словно заново училась читать и писать.
Ее прочитывали до самого конца, она писала долгие ответы.
Мир становился другим.
В седьмом часу они решили передохнуть. Она вновь вспомнила Жоашена, его обнаженное тело в синеватом сумраке вечернего Анжера. Как при вспышке молнии ей вдруг стало понятно безумное вожделение Софи-Маргерит. Если отец походил на сына, то она должна была чувствовать, как хмельной огонь струится по ее жилам; она должна была ощутить, как перестает быть собой и становится частью вселенной. И еще Жанна поняла, что испытывала Об.
Во Франце Эккарте таилась адская и небесная сила.
Она прижалась к нему, спрашивая себя: «Почему я?».
Он, несомненно, угадывал ее мысли.
– Мне необходимо отдавать, – прошептал он. – И я не знаю никого, кроме тебя, кому был бы настолько необходим я.
Это была правда.
Она больше не чувствовала себя старой.
– Женщина с волками, – сказал он, вставая.
Она едва не подскочила. Никогда она не говорила ему о смерти Дени. Как он узнал?
– Почему ты так говоришь?
– Во сне я видел тебя с волками.
Возможно, он видел тех, что осаждали ферму, подумала она, пытаясь успокоить себя.
Он наклонился к ней и поцеловал.
– Значит, ангелы существуют, – сказала она.
– Не для всех, – ответил он с лукавой улыбкой.
Фортуна и в самом деле слепая распутница, смеясь, подумала она.
Прозвонили к заутрене. Она поднялась, надела ночную рубашку, домашний халат и спустилась на кухню вскипятить молоко. Декабрь уже явился в гости, и Страсбург стал черно-белым. Город показался ей веселым. Она и припомнить не могла, когда в последний раз с таким восторгом встречала новый день.
12
«Меня не влекут другие края, я и так не здесь…»
Бехайм, его супруга-фламандка и Феррандо снова приехали в дом на Санкт-Йоханн-гассе. Картограф объявил, что счастлив будет вернуться в Нюрнберг после всех ужасов, пережитых в Неаполе. Они с женой спаслись чудом.
Его удивило отсутствие Жозефа де л'Эстуаля; ему объяснили. Он выразил соболезнования: их связывали дружеские отношения. Но воздержался от упоминания подлинного имени усопшего, которого знал как Йозефа Штерна.
Тема пути в Индию по-прежнему оставалась главной. Жак Адальберт напомнил о неизвестных землях, открытых Джоном Каботом на «Мэтью», и отметил, что Колумб наверняка нашел что-то другое, поскольку английский мореплаватель не встречался с испанцами.
Бехайм кивнул и встал, чтобы принести футляр, с которым никогда не расставался, а на время обеда положил в углу залы. Вытащив карту, он развернул ее на стене.
– Вот земли, которые открыл Кабот. Я нарисовал эту карту за три года до того, как он отправился в плавание.
Бехайм ткнул указательным пальцем в стоявшую на карте дату: 1492. Кабот поднял якорь в 1495 году.[15] Все раскрыли рот от изумления.
– Но каким образом вы узнали об этих землях? – спросил Франсуа.
– Я уже говорил вам, что использовал очень старые карты, большая часть которых была составлена китайцами, а все прочие – неизвестными мне мореплавателями.
Бехайм свернул карту, засунул ее в футляр и снова сел за стол. Тогда заговорил Феррандо:
– В последний раз, когда мы с вами виделись, вы сказали, что карта, которую Колумб принес нам, а потом забрал, очень похожа на эту. Почему же он не открыл континент, расположенный за островом Эспаньола, чью северную часть, судя по всему, обнаружил Кабот?
Бехайм склонил голову, словно ученый марабу, и ответил после паузы:
– Я уже говорил вам, что Колумб – человек расчетливый и честолюбивый. Он хотел присвоить честь открытия этих земель. Меня он не желал слушать, более того, обманул, как прежде обманул Тосканелли. И сам себя наказал. Если бы он отнесся внимательно к моим словам, я бы объяснил ему, как пользоваться этой картой, и он достиг бы цели гораздо быстрее.
– Каким образом? – спросил Жак Адальберт.
Бехайм взял из стоявшей перед ним вазы яблоко и принялся вырезать на нем острием ножа какой-то рисунок. Потом он разграфил поверхность яблока на квадраты, очистил его, сняв очень тонкий верхний слой, и разрезал кожуру на четыре части, которые разложил на скатерти.
– Вы понимаете?
Сотрапезники разглядывали яблоко, инстинктивно догадываясь, что хотел сказать Бехайм, но не находя нужных слов.
– Я понял, – сказал Франц Эккарт. – Если хочешь воспроизвести на плоскости рисунок, созданный на сферической поверхности, его приходится исказить.
14
История подлинная. Известная с римской эпохи вилка на короткое время вновь появилась в XV в. в Венеции, вызвав громы и молнии папского гнева. В 1612 г. Анна Австрийская, супруга Людовика XIII, воспитанная при католическом испанском дворе, не умела пользоваться вилкой. Канцлер Сегье вылавливал куски мяса из соуса пальцами и чистил зубы острием ножа, вызывая отвращение кардинала Ришелье, который в связи с этим придумал ножи с закругленным концом. Вилка стала предметом общего пользования только к концу XVII в.
15
Достоверный факт, которым до сих пор пренебрегают некоторые историки, занимающиеся открытием Америки: на карте, составленной Мартином Бехаймом в 1492 г., показана бухта Святого Лаврентия, куда Джон Кабот впервые зашел в 1495 г. и чьи контуры в 1554 г. зарисовал его сын Себастьян. Это очевидное доказательство того, что Бехайм обладал некими старинными документами, происхождение которых до сих пор неизвестно.