– Почему?
– Человеческая природа слишком слаба, чтобы вынести подобное знание.
– Моя или твоя?
– Обе.
– А дату своей смерти?
Он расхохотался и покачал головой, отказываясь от ответа.
– С какого момента, – задумчиво сказал он, – занятия мои покажутся мне суетными и пустыми? За год до роковой даты? За месяц? За день? За час? Или лучше сразу сказать себе, что все на свете бессмысленно? Что любовь к тебе абсурдна, ибо мне предстоит со временем любить тень? Что я напрасно забочусь о Жозефе, ведь меня не будет на свете, чтобы оберегать его? Разве не означает это умереть задолго до смерти?
Он вздохнул:
– Неведение в некотором смысле благо.
Она держала в руках оттиски.
– Значит, ты не откроешь Максимилиану дату его смерти.
– Не знаю, для кого предназначена моя работа. Быть может, вовсе не для Максимилиана. Конечно, он ознакомится с гороскопом. Но я и в самом деле не открою ему дату его смерти. Кто ведает, какое безумие зреет в мозгу владык? Власть в сочетании со знанием может стать ужасающей. Император, твердо уверенный, что в определенный день и час вся его власть обратится в прах, рискует превратиться в полоумного тирана.
Жанна покачала головой. Чем больше она размышляла, тем более страшным представлялось ей ремесло Франца Эккарта.
– Франсуа спрашивает, сколько экземпляров сборника ты хочешь напечатать, – напомнила она.
В нем было семьдесят семь катренов.
– Франсуа говорит, что книгопродавцы, которые случайно ознакомились с оттисками, заказали сто экземпляров.
– Стало быть, меня вынуждают показаться на свет, – невесело сказал он.
Она прочла последний из отпечатанных катренов:
Она ожидала объяснений.
– Распри европейских королей надолго ослепят их. Они не сразу распознают угрозу, исходящую от континента на Западе и от мусульманского мира на Востоке.
Франсуа написал, что уже продал тысячу пятьсот экземпляров «Речений звезд» мэтра Франца Эккарта де Бовуа.
«Их расхватывают, как горячие пирожки», – добавил он, очевидно, для матери.
Эгон фон Зальцхоф подтвердил получение своего экземпляра, выразил вежливое сожаление, что не удостоился личного гороскопа, и попросил объяснить шестой катрен.
Франц Эккарт ответил ему, что ни один человек не смеет становиться личным толкователем звезд для другого человека. Что до шестого катрена, он означает следующее: в 1515 году деньги решат судьбу некой короны, но купленный таким образом триумф вскоре обернется поражением.
Двадцать третьего февраля 1506 года, в полдень, шестеро всадников подъехали к дому л'Эстуалей в Анжере и, спешившись, попросили разрешения увидеть мэтра Франца Эккарта де Бовуа. Тот прервал занятия с Жозефом и спустился, чтобы их принять.
Жанна, встревоженная этим визитом, заняла позицию в большой зале, где должна была произойти встреча.
Главный в группе производил впечатление человека болтливого. Он отрекомендовался как шевалье Реймон д'Амбуаз, племянник кардинала Жоржа д'Амбуаза, получивший специальное предписание парижского парламента допросить сьера Франца Эккарта де Бовуа по поводу составленных им гороскопов. Всем было известно, что Жорж д’Амбуаз считал себя чуть ли не посланником Господа на земле; целью его жизни были деньги и папская тиара – остальное семейство старалось ни в чем не отставать от этого прелата.
Коротко поклонившись Жанне, посетители расположились в зале так, словно взяли хозяев в окружение.
– Астрология – это ваше ремесло? – спросил Реймон д'Амбуаз, вынув из кармана экземпляр «Речений звезд».
– Я уже несколько лет занимаюсь толкованием звезд, – ответил Франц Эккарт сдержанным тоном. – Поскольку цеха астрологов не существует, как и не предусмотрено никакой награды за изучение неба, я не могу сказать, что это мое ремесло.
– Но вы зарабатываете этим на жизнь?
– Я обеспеченный человек и не нуждаюсь в заработке.
– Вы извлекаете выгоду из ваших гороскопов?
– Вовсе нет, – сказал Франц Эккарт, убедившись, что эти люди ведут себя словно судьи, но твердо решив не обращать внимания на их неприятные манеры и отвечать по возможности вежливо.
– Тем не менее, нам стало известно, что они хорошо продаются, – сказал Реймон д'Амбуаз.
– Я уже давно составляю гороскопы. И лишь недавно отдал в печать кое-какие из них. Мне лестно, что некоторые вызвали интерес.
– Некоторые весьма загадочны, другие выглядят более ясными. Например, первый.
Реймон д'Амбуаз прочел вслух названный катрен:
– Лилия и Дикобраз со всей очевидностью указывают на корону Франции, – сказал он. – Что вы хотите этим сказать?
– Я ничего не хочу сказать, мессир. Я лишь передаю то, что, по моему разумению, сообщили мне звезды: конфликт между королем Людовиком Двенадцатым и императором Максимилианом завершится, не принеся победы ни одному из них.
– Как вы можете это знать?
– Я ничего не знаю, мессир. Повторяю вам: я пересказываю то, что говорят звезды. Я всего лишь их скромный писец.
Ответ привел посетителей в замешательство. Жанна слушала этот допрос с мрачным и напряженным видом. Франц Эккарт стоял возле стола, где красовался человеческий череп. Он положил на него руку, как бы беря в свидетели. Этот символический жест словно говорил: memento mori. Посетители почувствовали себя неуютно: им явно не нравились пустые глазницы и вечная усмешка, словно бросавшая им вызов.
– Стало быть, вы познали тайны Господа? – спросил один из них ироническим тоном.
– Провидение порой приоткрывает людям тайну намерений своих. Разве не сказано об этом в Библии?
– В Библии? – переспросил Реймон д'Амбуаз, нахмурив брови.
– Да, когда огненный палец начертал огненными буквами на стенах дворца Валтасара: «Мене, текел, фарес».
За дерзким выпадом Франца Эккарта последовало молчание. Несомненно, эти ограниченные люди не читали Книгу пророка Даниила и не знали о небесном предупреждении тирану Валтасару посреди оргии, когда войска Кира уже входили в Вавилон.
Именно в этот момент в зале появились Жоашен с Жозефом; Реймон д'Амбуаз и его приспешники взглянули на них как на непрошеных гостей, однако те не смутились и заняли место рядом с Жанной.
– Многие члены парламента задаются вопросом, нет ли в ваших гороскопах оскорбления величества, – заговорил вновь Реймон д'Амбуаз. – Что означает вот, этот катрен:
– Звезды, мессиры, не занимаются составлением хроник, – парировал Франц Эккарт. – Они не называют ту или иную корону, но просто говорят, что в указанный год для одной короны настанет траур, а другая не достигнет своих целей.
– Стало быть, вы пишете что в голову взбредет, не понимая смысла, словно безумец? – воскликнул третий из дознавателей, ибо как еще было их назвать?
– Или же занимаетесь некромантией! – вскричал другой. – Вот откуда здесь этот череп.
Франц Эккарт холодно оглядел посетителей и выдержал паузу, прежде чем заговорить:
– Сначала я отвечу на первый вопрос. В предупреждениях своих звезды часто используют темный язык. Только избранные умы способны понять их. Катрены мои – не крестьянский альманах, где указано, когда и что следует сеять. На второй вопрос замечу, что в нем выдвинуто серьезное обвинение, которое может обернуться против того, кто его высказал. Клевета – тяжкое преступление. Вы оскорбили меня в моем доме. Вам известно, чем это может кончиться для вас!
И он устремил на посетителя суровый взгляд. Тот явно не привык к подобному обращению и хотел было вскочить на ноги, но Реймон д'Амбуаз жестом заставил его отказаться от этого намерения.