Несколько раз проезжали здания повыше, в четыре-пять этажей, с вывесками на высоких деревянных дверях и пыльными лаврами в кадках у входа. Шанелька всякий раз с надеждой приподнималась и снова усаживалась разочарованно, гадая, сколько еще им трястись, глотая пыль, которая лезла во все щели старой машины.
Наконец, на круглой булыжной площади, окруженной двухэтажными домами почти без окон, шофер с шиком развернул свой драндулет, визжа тормозами и сотрясаясь всеми частями себя и машины. И вышел, открывая переднюю дверцу. Пока Крис расплачивалась, вникая в чудовищно изломанный местный вариант английского, Шанелька вылезла, держась рукой за ноющую от бесконечного путешествия спину, а другой волоча за лямку набитый рюкзак. Подумала с грустью, не девочка, без труда выдержать — сколько там — с шести утра и до полудня на ногах, вернее, почти все время на заднице. И пошла к дверям библиотеки, которая оказалась самым высоким зданием на маленькой площади — три этажа из грубого рустового камня, с узкими, как бойницы, окнами и обязательными для местных государственных учреждений высокими двустворчатыми дверями.
По бокам тоже торчали кадки, и густые лавры с шарообразными кронами были такими пыльными, что она печально вспомнила затаенный садик за окном спальни отеля, который дважды в день поливал из шланга величавый садовник в джалабии, заставляя умытые листья сверкать тяжелыми каплями. Да, некурортная Геруда сильно отличалась. И какая тоска, придется торчать тут неделю, а может и больше, если документы не оцифрованы, дышать книжной пылью, а вечера проводить в таком же скучном пыльном доме на пыльной улице без деревьев. Хорошо, что море тут тоже недалеко, хотя пять километров — это не за пару минут сбежать по лесенкам к пляжу.
Но и мы не валяться на песочке приехали, храбро решила Шанелька, рассматривая чугунные доски с арабской вязью и удивляясь, что нет ни одной надписи хотя бы на английском. А вдруг он вообще привез их не туда? И вместо библиотеки двери впустят их… ну… к примеру, в тайный дворец прошлого, может быть, там фонтаны, гарем, залы для пиршеств. Вот только, единожды закрывшись за беспечными путешественницами, высокие двери уже не откроются. А если откроются, то выпустят их не на маленькую скучную площадь, а куда-то совсем в другое место.
— Ну, — сказала за ее спиной Крис, грохоча сумкой на колесах, — заходим?
На пыльной кнопке звонка остался от ее пальца блестящий след. Двери глушили все звуки и Крис надавила еще раз, не убирая палец.
— Публичное же, вроде место, библиотека, — вполголоса возмутилась Шанелька, дергая бронзовую витую ручку, и тоже оставляя на пыльной поверхности блестящие вытертые следы, — ну вот, теперь руки мыть…
Изнутри что-то глухо щелкнуло и одна створка медленно открылась, являя гостьям не мужчину, как они ожидали, а вполне современного вида смуглую девицу в обтягивающей майке с длинными, до пальцев, рукавами, и в белых джинсах, в облипку сидящих на низковатых полных бедрах. Из белых босоножек торчали накрашенные ярко-красным лаком ногти.
А то, что Шанельке сгоряча показалось странно уложенной блондинистой прической, оказалось плотно увязанным вокруг лица тонким платком, скрывающим линию волос, уши и шею. Лицо в рамке белой ткани по контрасту казалось совсем черным, с неясным на нем выражением.
— Морнинг, — поздоровалась Крис, и проговорив еще несколько слов по-английски, выжидательно замолчала. Спохватясь, добавила имя, — Кхер Хеб Джахи, плиз.
— ДокУменти, — вдруг сказала дева на ломаном русском, протягивая укутанные рукавом пальцы, — добри день.
— О, — Крис подала сложенный листок, — вот, конечно. Пожалуйста. Плиз.
Дева кивнула, мельком посмотрев на печать и типографские вензеля, отступила, пропуская путешественниц в огромный вестибюль, понизу блестящий натертым паркетом, а к высоким окнам над деревянной галереей затянутый солнечной дымкой, которая мешала разглядеть точные очертания зала.
— Тут, — смуглые пальцы указали на угол, где у столика столпились низкие кресла, — сумка тут, вещи. Идем.
Шанелька сложила в кресло рюкзак, Крис поставила рядом свой, толкнула к кадке с лианой сумку. Оглядываясь на свое добро и по сторонам, они повлеклись к широкой лестнице с плоскими ступенями, напомнившей Шанельке ту, из фильма, по которой падала Скарлетт О'Хара.
Стуча каблуками по ступеням, их провожатая что-то сказала, очень громко, повертывая лицо вниз, в правый угол, и там, оказалось, кто-то все это время был, старческий голос отозвался, покашливая. В дымке за высоким деревянным барьером зашевелилась фигура, которую, стоя внизу, они не заметили — яркая шапочка на голове, плечи и спина в чем-то светлом.