Запыленному путнику пришлось долго ждать, чтоб вышел на крыльцо дома отец сговоренной невесты. А за ним, полная любопытства, спустилась сама Реих, пряча красоту за ткаными золотом покрывалами. Нахмурила тонкие брови, когда уставший путник поклонился, протягивая маленький узелок.
— Что это?
— Вот все мое богатство, красавица. Я отдал за него дворцы и стада, земли и титулы. Но я пришел, как обещал.
Под удивленными взглядами Гахиджи развязал узелок, и сам в первый раз рассмотрел, как выглядит его счастье. Горсточка серых семян, легких и маленьких — дунь и разлетятся на вечернем ветерке.
Кашлянул отец невесты, сжимая кулаки. Будто льдом покрылось прекрасное лицо Реих под откинутым на волосы покрывалом.
— Думаешь, моя красота достойна горсточки серой пыли?
Отвернулась и ушла по ступеням.
— Иди, безумец, — сказал отец, — иди, ищи себе другую невесту.
Гахиджи увязал кончики тряпицы, пряча узелок у сердца. Странное какое счастье продал ему старик у ручья. Но верно, правильное, разве будет он счастлив с девушкой, которая видела в нем только золото и стада, земли и дворцы.
Так он шел и шел, от одного дома к другому, и вслед ему неслись обидные слова и насмешки, а ставни захлопывались. И ни одна невеста из тех, кто соглашался ждать (и ведь ждали, выглядывая в окошки) не кивнула, радуясь возвращению будущего мужа.
Гахиджи ел то, чем делились с ним бедняки, спал рядом с коровами, брался за всякую работу, которой раньше не знал, скача на верном коне по росным лугам. И через время, уйдя от последнего дома, к которому даже не смог подойти — ему не открыли ворот, смеясь и прогоняя, оказался в светлом лесу, на поляне, где с одного краю протекал маленький ручей, а на другом, под сенью красивых ив стоял маленький домишко под соломенной крышей.
Боясь подойти к дому, сел он под дерево, вытягивая ноги в изношенных сапогах. Вытащил свой узелок и, положив на колени, заплакал, клоня голову. Старик обманул его! Выслушал историю жизни, взял в старые руки мечту и скомкал, сделав из нее товар, отобрал все, сунув взамен горсточку никому ненужной пыли. А я, плакал Гахиджи, как мог я поверить, гоняясь столько времени за лживым обещанием сна. Поступил, как полный дурак, и вот, сижу тут, отвергнутый всеми. Голодный, в рваной одежде. И никакого счастья.
На сморщенное от слез лицо легла тень, и он поднял голову, вытирая слезы и стыдясь их. Девушка, что подошла незаметно, протянула путнику кусок лепешки, щедро намазанный свежим маслом.
— Ты голоден? Поешь. Я принесу тебе чистой воды.
Гахиджи ел, подбирая с колен крошки, и высматривал стройную фигуру, мелькающую у ручья. Темный силуэт, тяжелые волосы, убранные в косу, босая нога в воде. А вдруг, подумал он и сердце забилось, будто снова мальчишка, проснулся, перебирая картинки и слова вещего сна. Вдруг? Вот сейчас подойдет, и он увидит прекраснейшее лицо своей пери…
Но лицо девушки оказалось самым обычным. Принимая в руки кувшин, Гахиджи постарался скрыть разочарование. Круглое лицо, широкий нос, неяркие глаза. Совсем ничего от небесной красоты пери. Вот только улыбка…
— Я живу одна, — сказала девушка, — я сирота. Если ты хочешь отдохнуть, я постелю тебе в сенном сарае, рядом с коровой. Она добрая и от нее тепло. Еще у меня есть огород и маленькое поле, а сада нет, потому что в лесу растут грушевые и айвовые деревья, я собираю с них урожай.
Она рассказала Гахиджи, что зовут ее Амизи — цветок, и накормив, устроила в сарае. А утром, когда он выбрался, жмурясь на яркий солнечный свет, предложила остаться, чтоб помогать ей в хозяйстве.
— Я не могу платить тебе денег, — сказала Амизи, — но я вкусно готовлю и могу сшить тебе новую одежду.
Гахиджи подумал о том, что честь девушки теперь в его руках, кто же возьмет в жены ту, которая без родни живет в одном подворье с чужим мужчиной. Но покоряясь судьбе, решил, останусь и буду помогать. Видно тут суждено мне остаться, видно никогда не увижу я огненной пери.
Время шло и не так много его миновало, года не прошло, когда помолодевший от вкусной еды, хорошей работы и неустанных забот Гахиджи решился. И позвал Амизи замуж. Но та покачала головой, глаза, опущенные к шитью, наполнились грустью.
— Нет, Гахиджи. Я не выйду замуж за того, кто ночами зовет другую. Пусть даже я люблю его.