— Мужа зовут Агизур. Их четверо братьев. А ее имя, это имя дочери царицы туарегов, она жила на плоскости, в горах. Э-э…
— Плоскогорье, — предположила Шанелька, отхлебывая и улыбаясь девушке, которая сидела напротив, рассматривая ее с горячим любопытством.
— Точно. Школа там, куда они уезжают. Там поселок, с домами даже. Но дома они не любят. Будут жить на окраине, Келла будет ходить на работу. Прикинь, у них, оказывается, грамоте испокон веку учат девочек, а мужики обходятся так. И даже язык. Нет, подожди, не язык, а письмо? Да, алфавит, специальный, для женщин.
— Вах, — Шанелька с интересом посмотрела на спокойную хозяйку. Та ждала, когда Крис закончит пересказ, потом протянула руку, украшенную браслетами, осторожно взяла руку Шанельки и быстро провела кончиками пальцев легкие линии по ладони. Пристально при этом смотрела в глаза своими — синими на светло-коричневом лице с двумя черными крыльями волос вдоль скул.
— Буквы, да. Она тебе сейчас написала что-то на руке. Называется ти-фи-наг. Язык. То есть, как я поняла, мужики его понимают тоже, но пишут на нем только женщины.
— А что написала? — Шанелька держала руку ладонью вверх, будто легкие касания сейчас проявятся линиями, позволяя себя прочитать.
— Пожелание счастья.
Келла повернулась теперь уже к Крис, беря ее руку.
— А как написать «спасибо»? — Шанелька следила, как подруга морщит нос от легкой щекотки, — если несложно, я хочу ей написать. В ответ.
Крис перевела и Келла, взяв со стола нож с плоским лезвием, повернула его, показывая Шанельке черточки на рукоятке: круги, треугольники и зигзаги. Повернула свою руку ладонью вверх.
Прикусив от стараний губу, Шанелька медленно копировала знаки, проводя пальцем по слегка шершавой коже.
— Слева направо пишется. Несложно. Вот!
Келла прижала руку к груди, склоняя голову. Что-то быстро проговорив, встала.
— Она говорит, сорри, разумеется. Мужчины гонят овец, сейчас будет шум и много работы. Тейлал принесет нам ужин, в палатку.
Девушка вскочила, услышав свое имя. На слова матери кивнула и унеслась, взметывая сборчатую длинную юбку. За ней убежала младшая, которая сидела в углу, следя за чаепитием и беседой с жарким вниманием. А снаружи накатывали новые звуки. Шум, топот, гортанные вскрики, блеяние и звон колокольчиков, шуршание и снова мужские уверенные голоса.
Пора спасаться к себе, поняли подруги и, быстро попрощавшись, вышли, торопясь в палатку, пока клубы пыли на склонах ближайшего холма не превратились в стадо коз и овец, которых подгоняли пастухи.
Следующий час они валялись на койках, пытаясь задремать под шум, что доносился снаружи. Шанелька сперва порывалась было выйти посмотреть, а то, когда еще так — в пустыне, среди кочевого народа, и всякие овцы. Но откидывая полог, не увидела ничего, кроме пыли, и быстро закрыла вход, чтоб не напустить ее внутрь. И Крис утешила подругу, напомнив про мойдодыра и дачный клозет.
— Ты таких овец, Нелькин, тыщу штук увидишь в своих керченских степях. А туарегов мы и завтра с тобой поглядим. Без шума и пыли.
Наружу они выглянули, когда установилась там относительная тишина. И пробираясь между стоящими и лежащими овцами, которых оказалось не так и много — примерно полсотни, отправились по знакомой тропинке вверх на холм, еще раз проверить связь, но больше — посмотреть на закат, который разыгрывал свое величавое представление, ширясь по зеленоватому предвечернем небу.
На гребне, по которому проложена была узкая тропинка среди небольших каменных осыпей и щеточек сухой травы, они обнаружили плоский, косо лежащий камень, уселись, поерзав. И молча стали смотреть, как неяркое бледное солнце, казалось, весь цвет отдав полыхающему небу, сдвигается все ниже, уже почти касаясь резного зубчатого краешка дальней гряды.
Все тут было таким плавным и одновременно насыщенным яркими красками, что даже Крис оставила в покое мобильник, сидела тихо, глядя то на солнце, то в стороны от него, где оттенки менялись, переходя от алых и розовых в желтоватые и пепельные.
Шанелька тоже держала глазами солнце, удивлялась дымке, в которую то сползало, будто купалось в чем-то специально для него растворенном. И, уложив на коленки ладони, тихо сжимала ту, которая кожей запомнила касания Келлы. Как будто написанное там — осталось, думала Шанелька, глядя вокруг и одновременно прислушиваясь к себе. Осталось невидимыми, легчайшими письменами, а если бы она жила тут, в пустыне, и снова протягивала руку к дружеским пальцам, то еще одни письмена легли бы поверх, создавая невидимое кружево. Как те рисунки хной на женских ладонях в Индии. Только еще интереснее и сложнее, потому что каждый рисунок ложится сверху, а не в плоскости. Делая из женщины — книгу. Свиток больших и маленьких секретов, вещей важных и, может быть, пустяковых. Все это похоже на россыпь листков, которые они с Крис перебирают, разыскивая нужное.