— А я не отношусь. Это я так, над собой насмехаюсь. Тоже мне — великая Хеит.
— Да, — уверила Шанелька, — именно так. Это как два мира, которые вдруг пересеклись. Теперь у них есть общая территория. На ней ты — как раз принцесса.
Крис молча смотрела на вдохновенное, и как всегда во время таких приступов, немного сердитое лицо подруги. Как будто та шла войной, своей собственной, маленькой и упрямой, на сарказм, насмешливость и попытки свести все к шаблонам обыденной реальности. И как всегда, кивнула, соглашаясь. Потому что знала — она права, отвоевывая у этой реальности место для своей постоянной сказки. Это полноценная часть мира, и не только для Шанельки.
— Ты дон-кихотица, Нелькин, и я тебя за это люблю.
— А я думала, любишь за кучерявые патлы, — остывая, засмеялась та, поправляя волосы, — так ты обещаешь?
— Само собой. Да. Если Джахи это нужно.
— Да, — мужской голос заставил обеих вздрогнуть.
Джахи стоял в проеме дверей хранилища. Складки покрывала лежали на плечах, длинный конец ткани спускался, ниспадая почти к подолу. На смуглой щеке пламенел рубец от обложки папки, что лежала на подоконнике.
— Я буду писать тебе, великая Хеит. Такая ты в письме. Ты в письмах. Там. Хеит Амизи. Ты имеешь две жизни теперь.
— Джахи. А как называется твоя эта вот? — Крис подняла руки, показывая на свои скулы и макушку, — арафатка твоя.
— Тагельмуст, — мужчина неторопливыми движениями размотал длиннейшую полосу тонкой ткани, свернул, подходя и подавая Крис, — покрывало. Для голова пуруджи, который стоит в тень. За спиной светлой принцессы.
Крис приняла черный комок, замялась, с вопросом на лице. Джахи кивнул, опуская руки.
— Подарок. Хранитель кхер хеб Джахи для анэ Крис. Для памяти.
Отвел глаза, осматривая свое одеяние — тонкий широкий плащ был накинут поверх обычной повседневной одежды — белой рубашки и европейских светлых брюк с тонким ремешком на поясе. Снова улыбнулся.
— Анэ Шанель говорит правду. Мы есть обычные люди. И мы есть другие — в другое время. Время… (руки снова поднялись в попытках помочь словам) когда есть нужность. Так?
— Нужда? — подсказала Шанелька, — время, когда возникает нужда быть великой Хеит и ее пуруджи.
— Так, — успокоился Джахи, трогая пальцами свою бородку, — так. Это мой русский язык. Он маленький, чтобы говорить большие вещи.
— Спасибо, — Крис положила свернутый тагельмуст на край стола, села, берясь за блокнот, и взглядывая на свой телефон, — мы еще поработаем, да? Час, может чуть больше. Джахи, ты иди спать. Я позвоню.
Хранитель склонился в шутливом поклоне, прикладывая к груди руку.
— Веление Хеит!
И, выпрямляясь, зевнул, засмеялся. Крис и Шанелька засмеялись в ответ.
— Молчи, — сказала Крис подруге, когда в массивной двери щелкнул замок, отсекая наружные звуки, — а то я совсем влюблюсь в нашего защитника.
— А… — но продолжать Шанелька передумала, беря из раскрытой папки очередное послание Леона.
Глава 17
В нормальных сюжетах, размышляла Шанелька на другой день, снова сидя за рабочим столом и с трудом разбирая чернильную вязь письма, если бомба, то обезвреживают ее за секунду до взрыва, а если находка, то обнаруживается она в последние минуты последнего дня. Значит, у нас еще двое суток копания в поэтических посланиях почти ни о чем, можно спокойно трудиться, не волнуясь, успеем ли что-то найти.
Отрывая усталые глаза от желтой ломкой бумаги, она судорожно зевнула. Крис послушно зевнула следом, сидя почти вплотную и читая другое письмо. Она со своим стулом переехала поближе, чтобы удобнее было разбирать бисерный почерк — время от времени подруги тыкали пальцем каждая в свой листок, чтобы вместе понять нечитаемое слово.
— О Господи, — Крис положила письмо и прижала веки кончиками пальцев, — из его эпистол можно собрать роман. В стиле дзуйхицу. Что вижу, о том пою. Беда в том, что видит он не то, что окружает детку Елению. А обсуждать ее собственные дела детка ему категорически запретила. Я начинаю думать, что Асам хранил большую увесистую картонную пустышку. Для нас, во всяком случае.
— Акыны.
— Что?
— Я говорю — «что вижу, о том пою» это акыны степные так творили. Едет себе на лошадке, зевает по сторонам и поет, ой, мимо проплыл куст полыыни, вэй, пыль вдалеке от диких коней, ой, скоро начнется грозааа… И так далее.
— Прекрасная какая жизнь, — с чувством сказала Крис, — едешь, поешь, и никаких тебе писем.
— Да ладно тебе. У нашего Леона неплохо получается. На порядок приятнее салонной литературки.