— Что? — с заботой вопросила Крис.
Шанелька посмотрела на Джахи. Вернее, осмотрела очень внимательно, сводя светлые брови и выпячивая нижнюю губу, будто сравнивала с чем-то.
— То есть… Наша стальная женщина Ираида, бывшая Идочка. Вся такая в кудряшках. В смысле когда-то. Она твоя родственница, получается?
— Не прямая, — поспешно вклинилась Крис, — так, седьмая вода на древнем киселе.
— Ты можешь как-нибудь ее навестить, — размышляла Шанелька, — она, конечно, старенькая совсем. Так что, я б не тянула. На твоем месте.
— Гм, — сказала Крис, — ну, не такая уж и дальняя. Практически считай внучатая бабка. Как там? Бабчатая тетка? Тебе. Как-то так.
Повисшую паузу снова нарушила Шанелька, зевая во весь рот:
— Замечательно, что великие Хеит выбирались не по кровному родству. Правда же? А то мы совсем бы запутались, кто, кому, кем и за что. В смысле, нафига.
— И почто, — поддержала ее подруга.
Шанелька встала, стараясь не смотреть на собеседников. Допила свой стакан и поставила его на стол. У самого выхода, стоя среди белых ажурных колонн, сказала, не оборачиваясь:
— Джахи. А можно сейчас сделать свет? В саду. Ненадолго, пока я иду спать.
— Да. Моя прекрасная анэ.
Он тоже поднялся, делая что-то за ее спиной невидимое. Мягкий щелчок волшебно засветил тысячи ламп и фонариков, спрятанных в листьях.
— Да, — сказала Шанелька, спускаясь и неся в руках серую толстовку, а светлый подол колыхал медленные шаги, — да, вот так. Спасибо, кхер хеб Джахи. Спокойной ночи.
Она шла, не торопясь, слушая сонные звуки листвы, шевеления птиц в ветках над головой. А еще — тихий разговор, оставленный ею в аннуке. Пусть они там. Им конечно, есть, о чем поговорить в последний вечер. Завтра у Джахи нелегкий день, снова встречать каких-то важных гостей, и может быть сам президент Асам почтит архив визитом. Хеб проводит небесных ани на рейсовый автобус, он предлагал им поехать машиной, но они отказались, чтоб не отягощать его лишними хлопотами. Да и потом — долгое прощание — лишние слезы. Это, конечно, фигурально, насчет слез, но все-таки. Каждая ситуация имеет свою завязку, кульминацию и развязку, как любой сюжет любой истории. И самая прекрасная развязка, понимала Шанелька, это — двое в тихой беседке, где никто не мешает им говорить. Или — не только говорить. Но это уже дело только двоих.
В коттедже, совсем усталая, она умылась. Выглянула в узкое окно, и как раз в это время сад погрузился в предутреннюю темноту, ей показалось, она услышала мягкий щелчок на панели с рычажками и кнопками. Но сразу Шанелька не легла. Села на табурет перед подзеркальным столиком. Вытащила из косметички упакованный в полиэтиленовый пакет маленький вощеный сверточек, потерявший форму. Вздохнула, вертя в руках. Совсем промок там, в хлорной воде бассейна, теперь вот высох. Отгибая смятый клапан, снова обругала себя кулемой и клушей. Сунула внутрь палец, морща нос от запаха сырости. И что теперь? Выкинуть это влажное месиво, никому не признаваясь? Ведь не сунешь обратно в бювар, притворяясь, что ничего не произошло, сырость пойдет дальше, испортит хрупкий от времени бархат, и желтую бумагу со стихами. Некоторые сегодня вечером Джахи им читал, нескладно переводя на русский язык, а Шанелька, слушая и глядя на четкий профиль, обращенный на Крис, мысленно переводила неловкие строки в тихие и печальные слова, они улетали в темноту, словно боялись яркого света, и там оставались, присаживаясь на ветки и цветы невидимыми спящими птицами.
…
Сердце мое, мой цветок, солнце рассвета и полночи лунный лик. Дай мне единственный знак. Выдержу все, зная, что ты, сердце мое, мой цветок, солнце рассвета, думаешь не обо мне, а о нас. Потому что нас двое — всегда. Вечное наше всегда, как набегание волн на песок, как восход, и — закат после яркого дня. Сердце мое, мой цветок, солнце рассвета и полночи лунный лик.
…
Она снова упаковала конвертик в пакет. Сложила в сумочку, пихая поглубже. И легла, закрывая глаза и повторяя про себя мерные слова из писем пуруджи.
Наверное, всегда должна быть некая точка, как соринка на линзе, как пятнышко на девственно белой бумаге. Чтобы полнее и ярче ощущать красоту того, что вокруг этой точки. Как те недостатки рисунка на дивных коврах, которые намеренно допускали искусные ткачихи, дабы не состязаться с божественным совершенством, создавая совершенство людское. Чтобы не вызывать зависть и ревность богов.