— Джахи! Джахи, скорее!
Хватая таможенника за локоть, заговорила быстро, глотая слова:
— Я забыла! Забыла просто! Это вот для него. Нужно отдать, понимаете? Мне не надо. С собой. Я везла. Для кхер хеба Джахи. Плиз.
Мужчина ссыпал кучку обратно в пакетик. Над головами снова запел плавные слова строгий репродуктор. Джахи протянул руку, кивая взволнованному лицу Шанельки.
— Бювар, Джахи, — заторопилась она, сгребая в сумку косметику, стактуэтку, скомканные салфетки, — помнишь, где снимок и стихи? Это семена, Джахи. Оттуда. Из прошлого! Я думала, пропали, ну испортились. Потому что хлорка! Я потом объясню.
Она прервалась, хватая смартфон, тыкнула пальцем в экран.
— Да подожди ты, Дима! Джахи! Я напишу тебе. Обязательно. Ты только не потеряй, хорошо? Прикинь, если все получится! У нас. Я так хочу, чтоб все получилось, Джахи!
Она все оглядывалась, уже молча, не кричать же через рамку и кучу стоек, через головы провожающих, среди который топталась Лаки, прижимая одну руку к груди, а другой размахивая, будто рубилась мечом с врагами. Видела улыбку Джахи, стоявшего рядом с Ларисой. И его руки, в которых покоился маленький открытый конвертик.
В автобусе, который увозил их к самолету, опустила глаза на светящийся экран, прижала его к уху.
— Дима? Ты чего трубку не положил, опять все деньги кончатся!
— Я не понял, — заревел далекий ревнивец, — что там еще за Джахи? Блин, Нель, тебя вообще нельзя никуда отпускать, да? Письма какие-то? Что получится, а? А если бы я вот…
Экран погас. Шанелька провела пальцем, вздохнула, суя его в карман.
— Все те же и так же — сегодня и всегда, на нашей арене, — прокомментировала Крис, — не печалься, Шанелькин, я Диме позвоню и все объясню.
— Не надо.
— Почему это?
— Потому! А если, например, ты из самолета сразу в кому.
— Куда???
— Неважно. Не можешь, например, говорить, звонить и вообще.
— Вот мерси.
— Я фигурально. И что тогда? Он постоянно будет думать, я ему вру? Стоит ему отвернуться, как я тут… со всякими кхерами?
— Не матерись.
— А я и не. Это все Лаки. Она твоего пуруджи несколько раз хер хебом обзывала. И сама же громко смеялась.
— Лаки можно. Она такая.
Шанелька вздохнула, сводя брови. Но тут же рассмеялась.
— А знаешь, что? Пусть Димка Фуриозо думает, что ему думается. Мы все равно были тут, и это все было — совершенно прекрасно. И никто нам этого не испортит.
— Но про свою внезапную наркоту ты мне все расскажешь, в самолете.
Шанелька кивнула. Конечно, теперь, наконец, все можно рассказать, покаяться и порадоваться, что ситуация разрешилась. А значит, совсем почти все хорошо.
— Ираида, — вспомнила она из-за своего уточнения «почти», - она ведь хотела, чтоб кровное родство с принцем. Наверное, разозлится.
— Ираида хотела знать правду, — Крис пожала плечами, поднимаясь с сиденья, — ее мы и привезем. И знаешь, что? Ее настроение тоже ничего не изменит. И не испортит. Мы ведь все равно были тут. И как ты сказала? Все это было совершенно…
— Прекрасно!
ЭПИЛОГ
— Ма-ам? — голос Тимки раздался сразу после звонка в двери и какой-то быстрой невнятной беседы, — иди сюда! Это что?
Шанелька перед лаптопом откинулась на стуле, потягиваясь затекшей спиной. Встала, спихивая с колен толстого Темучина, тот недовольно муркнул, и свернув хвост в знаке возмущения, первым проследовал в коридор, где в прихожей топтался Тимка, держа в руках длинный цилиндр, обмотанный упаковочной бумагой.
— Курьер привез. На тачке. Я расписался уже, за тебя. Ничего?
— Нормально. А что это?
— А не знаю.
Вместе они прошли в кухню, Тимка сел, а Шанелька встала над пустым столом, вертя легкий цилиндр с какими-то печатями на боку, поверх размытых штампов и латинских букв.
— Ножницы, — Тимка потянулся длинной рукой, снял с крючка ножницы, щелкнул лезвиями, — давай, сама. Че написано-то?
Шанелька осторожно рассекла полоски скотча, развертывая несколько слоев вощеной бумаги.
— Смотри, Египет, вроде бы. Дальше длинное, — Тимка наклонил голову, читая буковки на белой наклейке.
— Пуруджистан? — у нее дрогнул голос.
Бумага упала на стол, легла полукруглыми скорлупами, обнажая прозрачную пластиковую тубу.
Тимка, который уже взялся за упаковку, чтобы перевернуть и внимательнее прочитать, изумленно присвистнул.
— Нифига себе! Это что? Орхидея?
Шанелька молча поставила тубу на стол, освободила пластиковые замочки, скрепляющие пластик. Сняла, убирая на табуретку. И села на другую, уставясь на сильный стебель, растущий из маленького керамического горшочка. Медленно расправляя длинные резные листья, стебель качнулся, расправляясь сам. И закачался поникший от собственной тяжести огромный цветок, белый, с длинными лепестками, собранными нежной рябью гофрированной поверхности.