Клерия Исона согласно трясла головой; пальцы её измяли платье до весьма печального вида, но она этого даже не заметила. Тем временем Дора Инсара обошла вокруг полумёртвой от страха Элизы.
− Что до Вас, мисс Торн, Ваш внешний вид ужаснёт кого угодно! Если предыдущая раскрасилась, как блудница, то Вы изволили переусердствовать в изображении из себя детской невинности, каковой, я уверена, отнюдь не являетесь, при нынешних-то распущенных нравах! Это есть не что иное, как лицемерие − величайший из человеческих пороков. То, что он укоренился в душе столь юного существа, которому положено являть собой образец добродетельности, шокирует меня даже больше, чем ногти мисс Саем. Весьма прискорбно сознавать, что вместо ума Вы наделены таким отвратительным недостатком − это свидетельствует о существенных пробелах в Вашем воспитании и о Вашей склонности к пороку. Приличная девушка не должна быть подобием магазинной куклы: Ваше платье, все эти бантики и оборочки выглядят смешно и нелепо. На Вас будут показывать пальцем, рассуждая об отсутствии вкуса у эриданских фрейлин, и это бросит тень на весь королевский двор, в том числе и на меня, хоть я и не причастна к порочащим двор облачениям. Придётся после обеда пересмотреть Ваш гардероб и выкинуть лишнее, а заодно приставить к Вам няньку, чтобы она следила за тем, что Вы вздумаете нацепить на себя в следующий раз.
От опозоренной Элизы гофмейстерина перешла к Викки:
− Возможно, одна молодая особа вообразила себе, что если она дочь советника, то это делает её исключением из правил? Нет, юная леди, этикет писан для всех! Я никому не позволю зазнаваться: гордыня − такой же грех, как распутство, попустительство и лицемерие! Ваш утренний наряд совершенно не годится для праздничного обеда, и Вы были обязаны избрать что-либо более приличествующее случаю. Подобно этим двум глупым девчонкам Вы, взрослая барышня, совершенно не умеете думать головой, надеясь, должно быть, что кто-то подумает за Вас. Печальное заблуждение! Идите и подберите себе другое платье, и постарайтесь появиться в зале незаметно, иначе гости бог знает что подумают.
− Прежде чем выбрасывать подобные фразы, мадам, смотрите и обдумывайте на два шага вперед, не будете казаться такой глупой, − Виктория окатила её ледяным взглядом и вышла.
Гофмейстерина была глубоко оскорблена, но уже вошла в раж и не могла остановиться: она вновь принялась отчитывать Клерию и Элизу, в душе сожалея об отсутствии Дианы. Досталось даже Стелле, хотя за ней не было никакой вины. Фрейлин спасло только то, что небольшой запас терпения, которым обладала Ева-Мария, иссяк.
− Довольно! − произнесла принцесса, встав со стула и оправив платье. − Мы просим Вас выбрать более подходящее время для проповеди, поскольку нас ожидают в зале.
− Вам было бы полезно послушать хорошее назидание, − ворчливо возразила Инсара.
− Это совершенно излишне, оставьте его себе.
− Хоть Вы и королева, Вам не пристало позволять себе грубости в разговоре со старшими.
− Ах, когда же вы уймётесь! − заломив руки, воскликнула девушка. − Совершенно невозможно жить под Ваше брюзжание! Мы прикажем сжечь все учебники этикета!
Фрейлины молчаливо одобрили эту идею, но Дора Инсара вознегодовала:
− Как может просвещённая государыня озвучивать столь невежественные мысли и каким должно быть её воспитание, если вместо угодного Господу смирения она каждым своим словом демонстрирует дерзость, непослушание, высокомерие, спесь и непочтительность? Очевидно, к моему величайшему сожалению, я упустила момент, когда в Вашей нравственности образовалась чудовищная трещина, и вместо принципов высокой морали и культуры там проросло гнилое древо порока, отягощённое плодами безумия и лжи. Ничто со столь ясной и полной убедительностью не может обнажить сущность Вашей натуры, чем отрицание того факта, что этикет есть первейшее и самое важное проявление человеческой социальности и воплощение этических канонов, которые возносят нас над животными. Пренебрежение моральными нормами уподобляет людей презренным природным тварям, кои лишены моральных ориентиров, живут на дне и не в состоянии отличить добро от скверны.
К моменту появления в зале голова Евы-Марии раскалывалась от пафосных нравоучений, которые без устали извергала гофмейстерина, но при виде иностранных гостей в блестящих золотых одеждах Дора Инсара утратила дар речи. Подобно яркой мозаике, они рассыпались по всей зале, и на их фоне строгие облачения эриданского, пиранийского и остальных дворов казались унылыми бледными пятнами. Восточный двор охраняли могучие женщины в мужской одежде, чалмах и с кривыми саблями в руках.
Повинуясь просьбе распорядителя, придворные отхлынули в сторону, и навстречу королеве Эридана вышла, покачивая бёдрами, высокая изящная женщина лет тридцати пяти, закутанная с ног до головы в голубой шёлк. В её внешности удивительным образом сочетались чёрные волосы, тонкие тёмные брови, смуглота индианки и светло-голубые глаза, густо подведённые чёрным. Причёска представляла собой собранный на макушке лошадиный хвост, спадавший ниже талии. Обнажённые руки, поддерживающие сари, были украшены драгоценными браслетами, алмазные серьги спускались до самой груди, грациозную шею увивали ожерелья. За женщиной следовали два босых мальчика с опахалами, одетые лишь в белые набедренные повязки и большие тюрбаны. Церемониймейстер низко склонился перед дамой:
− Её Царское Величество, повелительница Южных земель, соправительница двух царств, омываемых двумя океанами, луноликая царица Агама Шупжнурия Мурамаджи!
В нос принцессе ударил приторный аромат восточных масел. Королевы учтиво раскланялись и обменялись приветственными фразами. Потом царица взяла её за руку и повела за собой: она была так любезна, так деликатна, что принцесса засмущалась и превратилась в маленькую девочку. В конце беседы Агама подозвала из своей свиты красивого мужчину лет тридцати, с изящными волнистыми усами, бородкой и чёрными кудрями до плеч. Одет он был в шёлковые штаны, туфли с загнутыми носами, две длинные рубахи, кафтан, золочёный халат и чалму, в правом ухе блестели две изумрудные серёжки. Он был представлен девушке как брат правительницы, король Ардскулл Шупжнурий Мурамаджи. Синие глаза короля недвусмысленно намекали, что он не прочь заполучить Еву-Марию в свой гарем, но на словах он соблюдал учтивость, и демуазель ни о чём не догадалась. Пока происходил обмен любезностями, все мужчины в зале рассматривали царицу, особенно же её многочисленных рабынь с закрытыми лицами, но голыми пупками. Леди приглушённо возмущались: было ясно, что восточный двор и светские приличия абсолютно несовместимы.
Когда гости расселись по местам, слева от Евы-Марии опять возник источающий любезности Лорит. Справа восседала прямая и чопорная гофмейстерина. Королева демонстративно не замечала её присутствия, ведя с королём Пирании светские беседы, пока слуги расставляли кушанья. В залу продолжали входить опаздывающие гости, которые занимали места на дальних краях стола. Наконец, появилась и кучка гебетцев. Разговоры за столом поутихли, и все как заворожённые уставились на молодого принца. Юноша был без шлема, всё в том же длиннополом платье, слегка помятом; его белые волосы были небрежно разлохмачены, словно он только что встал с постели. Завидев восточных девушек, он присвистнул и пополз по ним нескромным взглядом, пока не упёрся в Агаму. Царица смотрела на него, слегка сдвинув брови − он ухмыльнулся и тут же засмущал нескольких принцесс сомнительными комплиментами. Вскоре все увидели, что он переставляет свой стул между Эвтектикой Монро и её братом Шифом. Красавица держалась холодно и высокомерно и не спешила отвечать на любезности Лотара. Многие гости уже косились на них и перешёптывались. Под боком жужжал Лорит, но Ева-Мария почти не слушала его разглагольствований. В другом конце стола представители Республики демонстративно нарушали этикет, возмущая соседей и веселя других гостей. Ливери Шен, их лидер, заметил скучающий вид королевы, и бесчинство усилилось. Вся четвёрка начала оживлённо что-то обсуждать, потом церемонное благозвучие торжества нарушил громкий возглас: