Проходя по коридору, Павел Алексеевич замедлил шагу перед дверью, из-за которой доносился голоса.
– Нравится? – спросил Виталион.
– Да, очень, – донёсся восхищённый ответ мадмуазели, и Павел Алексеевич мог поклясться, что в нём не было ни грана притворства. Желания жриц любви редко волновали клиентов, и Павел Алексеевич полагал, что самым надёжным афродзиаком для них является золото. И всё же любопытно, что такого придумал юнец…
Больше Павел Алексеевич ничего не услышал, поскольку внезапно наступила тишина. Очевидно, Виталион включил поглотитель звуков, скрытый в одном из перстней, унизывавших его пальцы. Можно было сказать, что этот парень носил на руках половину Версаново.
– А ваш красавчик даром времени не теряет, – хихикнула Талия.
– Да уж, – кисло улыбнулся Павел Алексеевич, решив обдумать возникшую вдруг идею в более подходящей обстановке. – Пожалуй, и нам стоит с него пример, Талочка, а?
Обняв крепче хихикающую девицу, Павел Алексеевич двинулся вместе с ней в спальню, размышляя по дороге, что скажет Мадам, услышав о кольцах Виталиона.
Лепесток 9
Ни боль в пальцах, покрасневших и распухших от ударов линейкой, ни бурчание живота, протестующего против пропущенных обеда и ужина, не беспокоили Арсения так, как слова, брошенные ему Яковом в процессе экзекуции: «Даже не представляю себе, господин Чердачник, как вы будете жить без своего чердака!»
Отставной поручик бил линейкой по рукам без жалости, вымещая на мальчике злость после разговора с Павлином. Должно быть, у опекуна нашлось, что сказать гувернёру, допустившему, чтобы ученик появился перед гостями в таком непрезентабельном виде. Ради этого разговора Павлин не поленился даже, проводив гостей в город, приехать в усадьбу ещё раз. О, какое лицо было у Якова, когда он вышел после беседы с нанимателем! Ради удовольствия полюбоваться таким выражением лица 'наставника' Арсений согласился бы снова вытерпеть экзекуцию и ещё раз остаться без ужина.
Но ярость Якова не прошла, не перешла, как случалось обычно, в раздражение, а потом в хмельное добродушие. До Арсения, запертого в комнате, доносились указания, даваемые Петрушке, перемежаемые витиеватыми ругательствами. Мальчик поёжился от ужаса. Похоже, Павлин не хотел терять времени и приказал, чтобы всё было готово к отъезду к завтрашнему утру. Но куда они поедут? Что это за место, если при упоминании о нём отставной поручик брызжет проклятиями? А ведь перед Арсением уже забрезжила надежда расстаться с Павлином и уехать из Версаново туда, где его будет ждать дом, обещанный красавицей Анной.
Нет, решено. Арсений не будет ждать утра и будущего, уготованного ему Павлином. И напрасно Яков думает, что замок на дверях сможет удержать его взаперти. Окна детской выходят в парк, и, стоит лишь распахнуть створки, как к его услугам будет настоящая лестница из веток.
Вот только справиться с окном оказалось не так просто. Старая рама отчаянно сопротивлялась усилиям мальчика, и открылась, наконец, с таким стуком, что его расслышал даже 'наставник', как назло в эту минуту набиравший в грудь воздуха для следующей тирады.
– Арсений, – заорал Яков, – что ты там делаешь?
В коридоре послышались торопливые шаги, но прежде, чем ключ повернулся в замке, мальчик уже был в парке.
– Арсений! – Донеслось из окна. Хотел бы Арсений посмотреть, как отставной поручик распахнул дверь и растеряно оглядел пустую комнату. – Арсений!
Но растерянность быстро сменилась пониманием, и в следующее мгновение до мальчика донеслось: – Никуда от меня не денешься, негодник! Погоди, ты у меня дождёшься!
Годить и дожидаться Арсений не собирался, со всех ног устремившись по аллее к лазейке в заборе, окружавшем усадьбу. Но и Яков не терял времени даром. Поспешно сбежав по лестнице со второго этажа, он, кликнув Петрушку, бросился следом за беглецом.
Мальчик бежал изо всех сил, но расстояние между ним и преследователями сокращалось.
– Держи его, Петру…, – крикнул Яков совсем рядом, но вдруг осёкся. Низкий протяжный вой раздался совсем рядом.
Арсений оглянулся на бегу и упал, зацепившись ногой за выползший на аллею корень. Не обращая внимания на боль в коленках, он снова обернулся, глядя туда, где между ним и преследователями стояла белая борзая, чья шерсть казалась клочьями тумана, ещё не поднявшегося в этот предвечерний час. А на лицах Якова и Петрушки был нарисован такой ужас, словно не собаку они увидели, а настоящее привидение.
– Ди-ди-дикая охота, – заикаясь от страха, пробормотал Яков.
– Ди-ди-кая охота, – стуча зубами повторил Петрушка.
Не произнося больше ни слова, оба попятились, сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее, делая на ходу оберегающие знаки, не возымевшие на борзую никакого эффекта.