Бейсик утвердительно муркнул, не отводя наглых желто-зеленых глаз.
– Не много будет? – ехидно осведомилась Надежда. – Плохо не станет?
Бейсик дал понять, что не много, а в самый раз, и будет не плохо, а хорошо. И даже очень.
– Умерь свои аппетиты, – посоветовала Надежда, – а то поссоримся.
Она отдала рыжему вымогателю все потрошки, но тот, сообразив, что все положенное в его миску уже никуда не денется, вцепился когтями в столешницу и висел так ровно семь минут, пока сердобольный Сан Саныч не отрезал несчастному коту солидный кусок белого мяса.
– Виданное ли дело, – ворчала Надежда, – чуть не десятую часть курицы сожрал! Этак никаких продуктов не напасешься! Ты его, Саша, развращаешь…
Видя, что Надежда принялась ворчать, Сан Саныч и вправду уверился, что ей стало лучше, и после обеда занялся собственными делами, посоветовав Надежде отдохнуть. Надежда прилегла на диван, потому что во всех членах слабость еще ощущалась. Однако спать не собиралась. Прикрывшись пледом, она положила в раскрытую книжку чистый листок бумаги и глубоко задумалась.
Что мы имеем на сегодняшний день? Убитую старушку Варвару Степановну. Старуха жила одиноко, никто к ней не ходил, кроме соседок и племянника Стаса.
В этом месте Надежда усмехнулась, вспомнив, при каких обстоятельствах она с тем племянничком познакомилась.
Далее, известно, что приходил к старухе какой-то незнакомый мужчина якобы из газеты. Наверное, расспрашивал о ее работе. То есть, конечно, не о службе в регистратуре районной поликлиники, это никому не интересно, а о настоящей работе, на радио. После его ухода Варвара Степановна отчего-то очень обеспокоилась и стала звонить племяннику, потому что больше звонить ей было некому. Попала она на Надежду Николаевну и очень категорично заявила, что четыре молодые женщины могут погибнуть. Она сказала – девочки, видно, знала их давно, когда они и вправду девчонками были.
Но с чего она так забеспокоилась? Допустим, этот тип, что представился газетчиком, и есть тот самый убийца. Но старуха же не знала, что ее завтра убьют. Она беспокоилась за жизнь девочек. Неужели он прямо заявил ей, что убьет всех? Да такого быть не может!
Как там звучало? Надежда услышала в ушах громкий немолодой голос: «Он думал, что раз я глухая, то уж и из ума выжила, ничего не соображаю. А я все поняла».
Ошиблась Варвара Степановна, царствие ей небесное, совсем не думал убийца, что она в маразме. Боялся, что она его разоблачит, оттого и убил старушку.
Надежда написала на листочке четыре имени, сверху – Лена Серебровская, чуть пониже и по краям – Маша Чонишвили и Эля Маленко, а внизу – Настя Рубинина. Затем провела между именами прямые линии. Получился ромб. Надежда сердито поглядела на свое творчество и вздохнула.
Сытый Бейсик прыгнул на диван и зарылся в плед, невежливо пихая Надежду в бок лапой, чтобы подвинулась.
Надежда снова написала четыре имени и поставила стрелочку между Машей Чонишвили и Элей Маленко, поскольку смогла установить, что только между ними была какая-то связь. В Машиной записной книжке она нашла адрес Эли, стало быть, девушки были знакомы.
Кот повозился немного под боком и затих.
Казалось бы, чего проще, рассуждала Надежда под сонное мурлыканье разнежившегося Бейсика: найти трех оставшихся девушек и спросить у них, какое отношение они имеют к убитой Лене Серебровской и знакомы ли друг с другом. Но легко сказать, да трудно сделать. Вот приехала она к Маше, а что вышло? Как можно было с ней про убийства говорить? И так едва не родила прямо в квартире, хорошо, что Надежда вовремя подоспела. А вот интересно, как там, все в порядке? Какой ребеночек, сколько весит, на кого похож…
Нет, тут же сказала себе Надежда, звонить ни в коем случае нельзя. Небось уже выяснилось, что она самозванка и в дом к Маше проникла обманом, так теперь еще станут ее подозревать. А у Маши все хорошо, Надежда в этом уверена.
Лаской и мелким подхалимажем Надежде удалось добиться от мужа разрешения принимать ненавистное швейцарское лекарство не три раза в день, а два. Надежда зорко следила за мужем. И как только он отлучался в ванную или мусор на лестницу вынести, тут же кидалась к заветной бутылке. Таким образом, Сан Саныч продолжал оставаться в неведении, что дорогущим швейцарским лекарством его жена лечила фикус.
Фикусу и вправду полегчало. Он приободрился, выпустил новый лист и, кажется, собирался ветвиться, чего Надежда безуспешно добивалась от него уже второй год. Сама Надежда тоже выглядела получше. Исчезла болезненная бледность и черные круги под глазами, не мучили головные боли по вечерам и утренний кашель.
Муж поглядывал на Надежду благосклонно и даже разрешил ей выходить на улицу. Но только ненадолго и в хорошую погоду.
В понедельник Надежда проводила мужа на работу и поглядела в окно. На улице падал липкий сырой снег, который тотчас превращался в отвратительную грязную кашу. Такую погоду никак нельзя было назвать хорошей, но это ведь как посмотреть, рассудила Надежда. Допустим, сейчас был бы мороз градусов сорок. Такая погода уж точно повредила бы ее больным бронхам и носовым пазухам. А легкий снежок – что ж тут такого… можно и погулять.
Убедив себя, что она мужа нисколько не обманывает и не нарушает его запретов, Надежда Николаевна надела непромокаемое пальто с капюшоном и вышла из дома, напоследок погрозив кулаком коту, который ехидно жмурился со шкафа.
Надежда замахала проезжающей машине, но водитель, вместо того чтобы затормозить, только прибавил скорость, да еще и окатил ее грязной водой из лужи. Надежда охнула, отскочила и принялась оттирать пальто носовым платком. Дело это было безнадежное.
Она уже проклинала ту минуту, когда решила сделать поблажку своему ослабленному болезнью организму и поймать машину. Конечно, ехать в набитом метро, толкаться среди раздраженных пассажиров, из которых каждый второй находится либо в начальной, либо в завершающей стадии простудного заболевания, кашляет и чихает, распространяя вокруг себя гриппозные бациллы, удовольствие ниже среднего, но и стоять на краю тротуара под мокрым снегом, безуспешно пытаясь остановить машину, тоже не сахар.
Когда Надежда была уже близка к тому, чтобы вернуться домой, отложив поиски Эли Маленко до более благоприятной погоды, возле нее затормозил старенький, но аккуратный «Москвич».
– Садитесь, женщина! – проговорил водитель, уютный круглолицый дядечка средних лет. – Вижу, вы тут явно меня дожидаетесь!
– Ой, спасибо вам большое! – бурно обрадовалась Надежда, устраиваясь на переднем сиденье. – Полчаса уже машину ловлю, и никто не останавливается!
– А все потому, что народ сейчас только о себе думает, – сообщил водитель, плавно трогаясь с места. – Погода скверная, под ногами слякоть, боятся, что пассажир в машине наследит. А что женщина приличная по такой погоде мучается, это им без разницы! А я вижу, вы совсем уж дошли… дверцу поплотнее закройте, пожалуйста! Хорошего человека, его ведь всегда видно… куда едем-то?
– Заневский, двадцать два… – проговорила Надежда, открывая и снова захлопывая дверцу. – Еще раз спасибо…
– Заневский, двадцать два? – переспросил водитель, на глазах мрачнея. – Это ж надо, какая у людей бывает внешность обманчивая! С виду такая приличная женщина… ну ладно, раз уж посадил, поедем… – И он отвернулся от пассажирки, сосредоточившись на дороге.
Надежда Николаевна удивленно покосилась на него, пожала плечами и ничего не сказала – мало ли на свете странных людей… даже лучше, если не будет донимать разговорами…
Водитель к ней больше не поворачивался, но что-то бормотал себе под нос:
– Вот у Василия Николаича невестка – с виду тоже приличная женщина, а ползарплаты там оставляет… ох, ну и времена пошли! До чего же внешность обманчивая бывает!
К счастью, пробок не было, очень скоро они перебрались через Неву, выехали на Заневский проспект, миновали площадь, и водитель затормозил перед большим, ярко освещенным зданием из стекла и металла.