– Все время сваливаются… так потерять можно. Надо будет отдать в переделку!
– Вы, наверное, очень сильно похудели? – спросила Надежда с завистью. – А я вот никак не могу! Всякие диеты перепробовала – и все впустую!
– Похудела? – переспросила Прокопчук. – Да ничего я не похудела! Это тетя моя была полная женщина!
– Тетя? – удивилась Надежда. – Какая тетя?
– Да родная моя тетка! Она мне все это оставила!
И Елена Дмитриевна рассказала Надежде свою историю. Точнее, историю своей тетки.
Ее тетя, Неонила Васильевна, всю жизнь работала в торговле. Торговала она в основном молочными продуктами и сама была, что называется, «кровь с молоком» – полная, дебелая, краснощекая. Абсолютная противоположность своей старшей сестре, Лениной матери, Леокадии Васильевне. Лека, как называли родные Ленину мать, была худа, бледна и интеллигентна. Работала она в школе учителем русского языка и литературы, не пропускала ни одной театральной премьеры и очень стеснялась разбитной и вульгарной сестры.
Единственное, что сближало обеих сестер, – им удивительно не везло на мужчин. Казалось бы, такие разные, они непрерывно наступали на одни и те же грабли.
Правда, мужчины им попадались такие же непохожие, как они сами, но одинаково никчемные и бесперспективные.
Румяная и дородная Неонила увлекалась моряками дальнего плавания. Все они как на подбор были жгучие брюнеты с обветренными лицами и романтикой во взоре. Все как на подбор переживали временные материальные трудности. Все проводили месяц-другой в тесном общении с прекрасной молочницей, занимали у нее некоторую сумму, необходимую для покупки потерянного компаса, или для возврата долга чести, или для восстановления утраченных документов… причины были разные, но результат один: получив требуемую сумму, романтические брюнеты уходили в дальнее плавание и растворялись в соленом тумане где-то в районе мыса Доброй Надежды. Неонила некоторое время страдала, затем вытирала слезы фартуком и возвращалась за прилавок восстанавливать пошатнувшееся материальное положение.
Бледная, интеллигентная Леокадия страдала по-своему. Ей попадались такие же бледные, интеллигентные мужчины – сначала с длинными романтическими волосами, а к более зрелому возрасту – вовсе без волос. Ее избранники были завсегдатаями филармонии, любителями балета и авангардной живописи. С брюнетами дальнего плавания их роднило только одно – временные материальные трудности. Конечно, у бледной учительницы с деньгами было хуже, чем у ее практичной сестры, но ее избранники удовлетворялись малым и исчезали в голубой дали – отправлялись на концерт в Саратов или на гастроли по городам Нечерноземья.
Неонила во всем была практичнее сестры. Так, она раз и навсегда решила для себя: как ни привлекателен был очередной романтический брюнет, никаких детей у нее не будет, пока она не создаст настоящую семью – со свадебным маршем Мендельсона и штампом в паспорте.
Леокадия была не так предусмотрительна, и в результате очередного увлечения на свет появилась Елена. Ее рождение не изменило планов лысоватого любителя камерной музыки: слегка поправив материальное положение, он отправился в Нижний Тагил, откуда уже не вернулся. Зато образ жизни Леокадии Васильевны изменился кардинально: она прекратила романтические увлечения и с головой окунулась в воспитание дочери.
Разумеется, мать приохотила Леночку к театру и музыке и вырастила из нее собственное подобие. Тетя Неонила по-прежнему увлекалась моряками, но время от времени навещала сестру и племянницу, нагруженная подарками. С годами моряки в ее судьбе появлялись все реже, и становились они старше и солиднее. Солидность и годы не мешали им, однако, беззастенчиво пользоваться щедростью Неонилы и покидать ее после непродолжительного общения.
Когда Леокадия Васильевна скончалась от разочарований и одиночества, Лена уже окончила педагогический институт и устроилась на работу в ту самую среднюю школу, где проработала всю жизнь ее мать. Жизнь ее пошла по накатанным рельсам, за единственным исключением: насмотревшись на мамины увлечения, она шарахалась от мужчин, как черт от ладана. Тем временем окружающая жизнь сильно изменилась, на дворе расцвел махровым цветом дикий капитализм, и практичная Неонила Васильевна нашла в нем свое место. Она открыла собственный магазинчик, потом – довольно большой магазин и, наконец, целую сеть продовольственных магазинов. Благосостояние ее росло, и на это благосостояние, как бабочки на свет фонаря, налетели новые романтические брюнеты – в соответствующем возрасте, посеребренные сединой. Среди них образовался некий отставной капитан, у которого, судя по всему, были серьезные намерения. То есть он не собирался отплывать в сторону мыса Доброй Надежды, напротив – решил окончательно бросить якорь в уютной гавани под боком у процветающей Неонилы. И даже завел разговоры насчет свадебного марша и печати в паспорте.
Но тут-то Неонила неожиданно проявила твердость. На все разговоры о браке отвечала престарелому моряку уклончиво, утверждая, что ей и так хорошо. Капитан все же уговорил ее прописать его в свою квартиру, но дальше этого дело не пошло.
Когда же Неонила Васильевна скоропостижно скончалась после банкета, посвященного открытию очередного магазина, выяснилось, что она заблаговременно оформила завещание, по которому все ее имущество отходило к племяннице.
– Так что я получила все ее деньги, все ее драгоценности и прочее имущество. Правда, тетины компаньоны не подпустили меня к ее магазинам, но выкупили ее долю в фирме за хорошие деньги. Опять же хитрый капитан отсудил себе тетину квартиру, поэтому сейчас я ищу новую, чтобы в нее переселиться…
На этом Елена Дмитриевна закончила свой рассказ и откланялась.
Проводив ее, Надежда уверенно заявила Стасу:
– И это – пустой номер! Никакого мужчины у нее нет, в агентство она приходила сама, так что спокойно можем ее вычеркивать.
– Что же дальше делать? – расстроился Стас. – Завтра я работаю, так что ничем не смогу вам помочь…
– Ну, попробуй еще раз позвонить Айвазову.
На этот раз телефон ответил, господин Айвазов оказался дома, более того, невероятно обрадовался звонку и пообещал немедленно приехать.
Не прошло и получаса, как снова зазвучал высокохудожественный дверной звонок.
Стас открыл дверь, и в квартире появился жгучий брюнет небольшого роста с круглым солидным животиком и выпуклыми восточными глазами.
– Ай! – воскликнул он, театрально подняв руку. – Дорогой, какой у тебя хороший звонок! Это, наверное, Хачатуряна музыка? Да? Я себе обязательно такой звонок хочу!
– Да нет, это вроде Моцарт… – осторожно возразил Стас. – Ну, знаете, который конфеты…
– Не может быть! Да? – бурно изумился Айвазов. – Не армянин – а такая музыка хорошая!
– Ну, вы заходите, осмотритесь, – пригласил его Стас, внимательно присматриваясь.
– Непременно, дорогой! – Айвазов сделал несколько шагов и замер, выпучив глаза. – Ай, дорогой, какая красота! Я, когда маленький мальчик был, в Батуми ездил. Там кондитерский магазин был, тоже весь в зеркалах. Ай, красота! Глаз не отвести!
Стас довольно заулыбался и повел Айвазова по своей квартире. На этот раз ему попался благодарный посетитель.
– Ай! – восклицал он каждую минуту. – И краны золотые, да? Красота! Глаз не отвести! – Остановившись посреди ванной комнаты, он заклекотал от восторга, как горный орел: – Ай, какая исключительная красота! Когда я был молодой человек – совсем как ты, дорогой, – я работал поваром у маршал Баграмян. Да? Знаешь маршал Баграмян, дорогой? Да? Тоже армянин! Так у самого маршал Баграмян не было в ванной такой исключительной красоты! Это у тебя бриллианты, дорогой? – Айвазов ткнул пальцем в ручку крана. – Какие большие, дорогой! Сколько карат?
– Ну, не то чтобы бриллианты… – скромно проговорил польщенный Стас. – Это «Сваровски».