Ну улице меня обдало ветром, но я не почувствовала, алкоголь все-таки сделал свое дело. Я нашла Криса за углом, он нервно курил и смотрел в одну точку.
— Ты в порядке?
Он поднял на меня глаза и покачал головой. Мы были в переулке одни, а значит, могли говорить открыто.
— Что случилось? — мой голос дрожал, а на плечи дул холодный февральский ветер.
— Ты случилась — во фразе прозвучала такая горечь, ярость и что-то еще, что-то, что я никак не могла идентифицировать.
— Я не понимаю.
— Почему ты со мной все время милая? За три недели я и слова хорошего тебе не сказал. Раздавал тебе приказы, а ты все время была со мной милой, что с тобой не так?
Я молчала, а он кричал.
— Я был груб, а ты не ушла? Ты язвила, но не уходила? Почему?
Он подошел ко мне вплотную и упер сою руку в стену слева от моей головы.
— А что бы изменилось? Ты бы возненавидел меня, и все стало бы только хуже.
Сердце бешено стучало, казалось оно вот-вот, выпрыгнет из моей груди. Он был так близко, но так далеко одновременно, что становилось страшно. Он был зол, нет даже скорее в ярости, а я не могла понять, причем тут я. Мне хотелось столько всего ему сказать, но вместо этого я молчала, пусть даст повод.
— Я бы не возненавидел тебя. Меня бесит, когда ты делаешь то, что я говорю, потому что знаю, что ты бы сделала по-другому. Бесит, что ты рядом только потому что прикована ко мне не по своей воле. Ты думала, я сделаю с тобой что-то плохое, я уверен, что ты и сейчас так иногда думаешь, я прав? Ты ведь меня монстром считаешь — он говорил громко, не кричал, но я почти чувствовала его злобу физически.
С поводом он не задержался.
— Я так думала, а что ты ожидал? Приводишь каждый день кого-то, напиваешься и трахаешь в своей комнатке извращений кого не попадя, ты даже имени не запоминаешь. Почему я должна была думать, что ты высокоморален? Да я боялась тебя, да и сейчас, наверное, тоже просто потому, что ты не понимаешь, как сильно я от тебя завишу. Там в клубе я перестала танцевать, только потому, что ты разозлился, не я, а ты. Я чувствую твои эмоции, я завишу от твоих желаний, ты хоть понимаешь, как мне было тяжело уехать из дома и лишиться всего, включая возможности думать и решать за себя? Я не готовилась становиться твоей «шестеркой» — я тяжело дышала — А теперь пропусти, я замерзла.
— Деннни прости.
Я была слишком злая.
— Просьба или приказ?
— Денни, просьба — он обхватил мое лицо руками и заглянул в глаза.
Мне нужно было успокоиться.
— Позже, пропусти.
Он отошел от меня, и я пошла прочь от него.
Я завернула за угол и тут же влетела в кого-то, не глядя этому кому-то в лицо я буркнула извинения и попыталась пройти, как вдруг услышала.
— Ты догнала меня.
Я подняла глаза, паук! Чуть пониже левой груди вошло тонкое жало, и я начала падать в темноту.
Глава 12. Арахнофобия
Голова. Голова раскалывается. Крис я помню Криса. Мы стояли в переулке, боже я, наверное, вырубилась прямо около клуба. Вот сейчас очнусь, оклемаюсь, а Крис как-нибудь пошутит на эту тему. И все будет хорошо.
Я в глубине души уже понимала, что это не правда. Я понимала, что лежу не на кровати, мне слишком холодно для этого.
Открываю глаза, больно, веки пронизывает боль. Я в платье на меня дует ветер. Пожалуйста, пусть это будет тот переулок, прошу тебя.
Нет совсем не переулок. Руки разодраны, а моя голова покоится на чем-то мягком и холодном. Поднявшись, смотрю на то место. Из горла должен исходить крик, но выходит лишь жалкое хрипение.
Головой я лежала на трупе. Это был тот самый парень, который пел вчера в клубе. Господи, у него была сломана шея, торчали кости. Я была в его крови, я вся была в его крови. Из правого бока, был вырван кусок мяса. Боже, бедный, если бы он знал, что это была его последняя песня.
Пытаюсь встать. Не выходит, от паучьего яда ноги парализует. Оглядываюсь, вокруг лежат куски человеческих конечностей и туловищ, в метре от меня лежит женская голова. Ее безжизненные глаза смотрят прямо на меня.
Истерический смех. Господи, а если тот парень знал о смерти, он бы выбрал другую песню. Смеюсь, смех переходит в вопль. Горло начинает саднить, дышу часто.
Пытаюсь двинуть ногой, двигается плохо, но двигается. Встать, все еще, нет сил. Оглядываюсь я на каком-то этаже недостроенного многоэтажного дома. Наверное, тут должна была быть стоянка или что-нибудь еще, но видно было, что здание заброшено. Замечаю еще одну ужасную деталь, в нескольких метрах от меня лежит труп охранника, вокруг него лужа запекшейся крови, но труп не сильно поврежден. Он также надкусан, но не так сгнил, из-за видимо морозов, в которых он пролежал долгое время.
Мороз, мысли о нем возвращают в реальность. Как же мне холодно. Зубы стучали, руки были неестественно холодны, но я еще жива, а значит, время выбираться отсюда.
Снова пытаюсь встать, но лишь как мешок падаю и ударяюсь щекой о щербатый твердый пол. Чувствую, как идет кровь, она теплая. Ужас сковывает меня по рукам и ногам.
Воспоминания, снова эти воспоминания они лезут в голову как противные черви из пустых глазниц. Я помню паука. Но сейчас его здесь нет или, по крайней мере, я его не вижу. Судя по паутине вокруг меня, я не замерзла только, благодаря тому, что он тащил меня сюда в коконе. Откуда я это знала? На мне были его ошметки.
Я вспомнила об изнасилованиях, господи только не это. Смотрю на ноги, вроде все хорошо, только платье порвано до бедра и порваны трусики. Он не успел меня тронуть, он только смотрел, я бы знала, если бы было что не так. Сейчас я почему-то была уверена, что догадалась бы. От мысли, что он заглядывал мне под юбку, от мысли, что его поганая морда была так близко, мне становится тошно.
Похмелье, ко мне пришло похмелье. Меня тошнит, я понимаю, что меня сейчас вырвет. Изгибаюсь, пытаясь опереться на трясущиеся руки, из моего рта выходит какая-то желчь. Пищевод сковывают все новые и новые спазмы, пока, наконец, желудок не пустеет настолько, что мне нечем даже срыгивать. Я прислоняюсь к стене, господи как омерзительно.
Нужно что-то сделать, но что?
Снова начинаю вставать, удача. Ноги трясутся, а один из каблуков сломан. Скидываю туфли в сторону. Становится еще холоднее, теперь я нагими ступнями стою на бетонном полу усыпанным щебнем и пылью. В ноги впиваются мелкие камушки.
Идея.
Мне омерзительно. От этой идеи, но это лучшее, что сейчас я могу сделать.
Снова падаю на колени и подползаю к мужчине из бара.
— Прости — шепчу я лихорадочно и стягиваю с него рваную куртку.
Она мне велика, а в боку зияет дыра от острых зубов. Плевать. Подползаю к его ногам. Тело нестерпимо ноет от каждого движения, но я должна выбраться, я обязана вырваться. Одеваю его ботинки, больше на несколько размеров, но становится теплее.
Снова встаю по стенке. Бинго! На полу валяются старые рабочие перчатки, поднимаю их, с трудом распрямляюсь и одеваю на зацарапанные обмерзшие пальцы. Представляю, как я сейчас выгляжу со стороны.
Стою несколько минут, пока ноги не перестают дрожать. Теперь я уверена, что одна, но где паук?
Воспользоваться способностями не могу, Крис не разрешал. Я беспомощна, нужно найти какое-нибудь оружие и узнать где я.
Подхожу к краю, здание еще без стен, поэтому вижу лучи рассветного солнца. Смотрю вниз, минимум десять этажей. Не прыгнешь, нужна лестница. Лихорадочно соображаю и решаю обойти весь этаж.
Тут только несколько стен, а по периметру бетонные колонны. Иду медленно, подальше от края. Местность вокруг этого здания не выглядит обжитой, кричать тоже бесполезно. Хотя, смешно, я не могу кричать. Мой жалкий хрип никто не услышит.
Спотыкаюсь, это чья-то рука. Я больше не кричу, теперь мне это кажется лишь частью обстановки, да и сил открывать рот больше не осталось. На полу лежит чье-то тело. Оно обглоданное и источает непередаваемый запах гниения. Боже, я никогда в тебя особенно не верила, но прости меня, прошу.