Что удивительно, Сайрус даже попытался держаться в рамках приличий – не иначе как вельможный батюшка в Инферно провёл воспитательную беседу. Хватило тех приличий совсем ненадолго: уже в парадной её снова попытались зажать у стенки, как это случалось всякий раз, когда Сайрус хотел заявить свои права. Кори не иначе как чудом успела юркнуть за дверь и с силой захлопнуть ту перед носом у навязчивого ухажёра, искренне надеясь, что ломиться внутрь он не станет. Тут и с Лазуритом можно столкнуться, да и негоже сынку Великого Воителя бегать за строптивыми сучками.
Что очень даже хорошо – у Кори терпение было на исходе, хотелось только завалиться в постель с мороженым и книжкой поинтереснее. Заесть стресс, так сказать. Глупо, по-детски и совершенно не вяжется с установкой быть сильной… Но иногда ведь можно побыть слабой девочкой? Тем более когда приходится быть с Сайрусом вежливой.
Из всего задуманного она успела только кладовку открыть – коробка с мороженым призывно сверкала под стазисом… И тут послышался громкий стук в дверь. Кори поморщилась. Она так надеялась побыть в тишине и одиночестве, благо Хель с Лазуритом куда-то делись.
«Близняшки, что ли, Магнуса доели и сюда явились? – предположила она. – Кто ещё обычно пытается снести многострадальную дверку с петель?»
Кори вздохнула, всерьёз задумалась – а не прикинуться ли, что никого нет дома? И, пожав плечами, всё же пошла открывать. Пока дверь ещё цела.
На пороге, сияя печальной рожей и пронзительно-голубыми глазами, стоял один из приснопамятных братцев Хель. Тот, что помладше (и посимпатичнее). При виде Кори рожа из печальной сделалась донельзя глупой: нежданный гость явно планировал увидеть кое-кого другого.
«Даже жаль как-то, – подумала Кори, откровенно одобрительным взглядом мазнув по широченным плечам и простоватой, но приятной физиономии. – То есть, хм… не очень-то и хотелось».
– Ты к кому? – осведомилась она, выразительно вскинув брови. Не то чтобы она вдруг взяла и резко так не признала в лицо шумного выпендрёжника, который учился на её потоке и держал на подпевках рыжего придурка Сэма Руссо. Однако поглумиться-то святое дело. Или как там синтарийцы это называют? Потроллить, во.
Тео Дагмар открыл было рот, подумал немного, закрыл и озадаченно поскрёб в затылке, глядя так растерянно, как если бы у него спросили: «Сколько звёзд на небе?»
– Я… э-э…
Сжалившись, Кори выразительно закатила глаза и облокотилась о косяк, сложив руки на груди.
– Ты к Хель, – подсказала она нарочито снисходительным тоном. – Увы, здесь только я, и я тебе не особо рада. Хель, кстати, тоже не придёт в восторг. Да что уж там «в восторг», лучше бы тебе оказаться бессмертным.
Нет, в боёвку определенно существует какой-то свой отбор. По степени ушибленности башки, например. Иначе никак не объяснить, что Тео Дагмар, всего секунду назад выглядевший растерянным, вдруг расплылся в улыбке (которая очень ему шла, к слову). И вместо того, чтобы распрощаться и убраться восвояси, выдал:
– Неправда, она меня любит. Ну поворчит немного, пройдётся по моим умственным способностям, сожрёт свои любимые пироги с вишней, и я снова стану любимым братиком. Наверное… А ты, кстати, пироги любишь? – И протянул пакет с логотипом одной из лучших иленгардских пекарен.
Кори вздохнула, как бы признавая поражение, с деланой неохотой пропустила ушлого боевика в тесный холл.
– Что ж, возможно, я и не дам Хель сожрать вместо пирожков тебя, – заметила она, на ходу привычным щелчком пальцев активируя нагреватель под чайником. – А то отмывать кровищу с пола – то ещё развлечение.
– Только «возможно»? – поинтересовался Дагмар, вторую часть фразы явно пропустив мимо ушей. – Что я должен сделать, чтобы было «точно»?
– Сделать ты можешь много чего… – Кори одарила его многозначительным взглядом. И тут же (самую малость поспешно) поскучнела. – Но меня не интересует.
– Искренне жаль. – Взгляд ей вернули, только несколько другой – заинтересованный, внимательный, будто её облапали всю, а не просто посмотрели. – У тебя глаза красивые. Очень. Мне нравится.
Бездна, да что не так с этим парнем?.. Кори честно постаралась, чтобы на лицо не просочилась вся глубина испытываемого ею недоумения, и как могла ехидно осведомилась: