— Неприятный вид у них, — констатировала Луллу.
Мне оставалось только согласиться. Не ошиблась Луллу и в том, что я еще никогда не видела такого цветка. Ничего удивительного, ведь речь шла об эндемичном для Киренаики растении аронник киренаикский из семейства ароидных[45].
Теперь и мое внимание с ярких цветов кругом переключилось на темные внутренности двухтысячелетних саркофагов. И мы нашли еще более анемичные экземпляры в других каменных гробах.
Разумеется, я только с помощью Виви Текхольм и сравнительного материала в ее гербарии смогла определить это диковинное растение. Однако ни в одной «Флоре» не говорилось о его пристрастии к саркофагам. Честь открытия столь необычного места произрастания принадлежит Луллу Бьёркенхейм, Орисберг, Финляндия.
Заложив в пресс цветок из саркофага, мы сели на развалины древней стены, чтобы насладиться южным теплом, солнцем и яркими насекомыми, которые кружили около заманчивых цветков.
— Райский край, — сказала Луллу. — Но меня тоска берет, как подумаю о том, что мы приедем в новый отель и будем разбирать вещи и проклинать все эти опасные электрические провода, незажигающиеся лампы и грязные ванны.
Я думала о том же.
— По-моему, сейчас мы вряд ли можем рассчитывать на заметные успехи с сильфием, — размышляла я вслух. — Нам не обойтись без помощи Виви в Каире и без хорошей специальной библиотеки. Ведь наши собственные выписки мы уже наизусть выучили.
Последовала многозначительная пауза. Жужжали шмели, привлеченные обилием клевера; комары пировали на наших открытых руках и шеях.
— А что если… — начала я, но не успела договорить, Луллу перебила меня.
— Ну конечно! — горячо произнесла она. — Ты считаешь, что надо отказаться от номеров в отеле и прямо сейчас отправиться в Каир?
Именно это я и считала. На часах всего только начало первого. Если мы немедля доедем до отеля и скажем директору, что наши планы изменились, номера нам не нужны, то еще дотемна можем поспеть к ливийско-египетской границе. Оттуда день езды до Александрии, а на третий день мы уже будем в Каире.
Все наши вещи упакованы и уложены. Значит, остается только претворять в жизнь наше внезапное решение.
Пусть дриас спокойно цветет и плодоносит, не опасаясь, что его выкопают с корнем. И пусть проблема сильфия потерпит. Две тысячи лет ждала, может еще немного обождать, пока мы будем штудировать ученые труды в Каире. А когда управимся с теоретическими исследованиями, оптимистически заключили мы, то вернемся, напичканные знаниями и ученостью, в Ливию и в два счета разгадаем загадку.
— Бороться и искать, — сказали мы себе и сели в «лендровер».
БЕГСТВО В ЕГИПЕТ
И мы бежали в Египет. Это в самом деле было бегство — во всяком случае, бегство от действительности, каковая выражалась в нашем невежестве и бессилии решить загадку сильфия.
Мы зашли в тупик. Может быть, нам не суждено пробиться к цели, но мы должны хотя бы выбраться из тупика, искать новые пути, новые ходы, новые возможности.
Машина бежала на восток; хорошие дороги чередовались с никудышными. Нетрудно было убедиться, что король Идрис и его правительство обращают часть денег от сбыта нефти на новые автострады. Но за неимением собственных сведущих инженеров власти вынуждены были — полагаю, без особой охоты — привлекать на руководящие должности итальянских специалистов.
К юго-западу от приморского города Дерна широкое и, хочется сказать, бархатное шоссе врезано красивыми петлями в белые известняковые скалы. Внезапно-нашим взглядам открылось Средиземное море, и у нас даже дух захватило от восхитительного зрелища. После Дерны снова пошли крутые зигзаги старой дороги, и мой «лендровер», тяжело дыша, напрягал все свои лошадиные силы, одолевая подъем на первой скорости.
Темнота настигла нас, прежде чем мы доехали до границы.
— Лучше заночуем, не доезжая до египетского пограничного города Соллум, — сказала я. — Он так красиво расположен на берегу морского залива, это такая упоительная картина, обидно, если ты не увидишь ее при дневном свете.
— Но непохоже, чтобы мы могли найти какой-нибудь отель или рестхауз, — констатировала Луллу.
Что верно, то верно. Вспомнив, как в прошлом году мы с Катериной поставили «лендровер» около ливийской пограничной заставы и ночевали в нем, я осторожно рассказала об этом случае Луллу.
— Отлично придумали, — заключила она. — Значит, останавливаемся у заставы и спим в машине.
Луллу, как всегда, понимала меня с полуслова.
Ливийские пограничники нисколько не возражали против того, чтобы мы поставили машину в надежном, на наш взгляд, месте — поблизости от их будки. Напротив. Они очень серьезно отнеслись к своим обязанностям ангелов-хранителей, и когда мы с Луллу без особых церемоний, иначе говоря, не умывая лица и не чистя зубов на ночь, улеглись спать — она на заднем сиденье, я на переднем, — то всю ночь слышали шаги и время от времени видели чей-то расплющенный о стекло нос. Пограничники не спускали с нас глаз, нее было в полном порядке.
Мы проснулись на восходе. Во всяком случае, но часам должен был быть восход, но солнце явно было не в духе. — Оно упорно пряталось за толстой пеленой густого желтого тумана.
Пройдя вместе с машиной все контроля, оформив выезд и въезд, мы принялись спускаться к Соллуму, видя от силы на несколько метров вперед. Было жарко и душно.
— Это здесь красота неописуемая? — поинтересовалась Луллу.
— Ага, при солнце, — подтвердила я. — Когда внизу простирается бирюзовое море… Да только сейчас такая погода, что его совсем не видно.
В Соллуме нас настигла песчаная буря. Вихри раскаленного песка закружились над дорогой, песчинки проникали через все щели в машину, набивались в уголки глаз, в нос, в уши, волосы. Сухой зной усугублял наши мытарства, скорость не превышала двадцати километров в час, но мы все же пробились в Мерса-Матрух. В нескольких километрах западнее города на берегу высится утес Агиба, который я тоже расписала Луллу как верх красоты. Увы, и тут метеорологические условия уготовили моей подруге разочарование; нам пришлось утешаться египетским обедом в грязноватой таверне в этом маленьком приморском городке с изумительными окрестностями, скрытыми в пелене плотного желтого тумана.
Когда мы отъехали от Мерса-Матруха на восток, песчаная буря унялась и туман рассеялся, но мое обещание показать Луллу еще одну достопримечательность и на этот раз не было выполнено. Речь идет о потрясающей, незабываемой картине военных кладбищ в Эль-Аламейне, среди которых английское кладбище с бесконечными прямыми рядами простых надгробных камней больше всего берет меня за душу. На каждом камне — фамилия и год рождения, чаще всего — 1920-й. А год смерти — один и тот же для всех этих тысяч молодых людей, черный год одной из самых тяжелых для Англии фаз второй мировой войны. 1942-й, год битвы при Эль-Аламейне…
Мы проезжали щиты с предупреждениями о лежащих в полях минах, которые за двадцать семь лет не утратили своей смертоносной силы. Но милосердный покров ночной тьмы уже скрыл место, где ярость держав «оси» вылилась в потоки крови.
Мы промчались мимо в ночи. И подумали, что наша усталость, наш голод, пот, грязь — все это ничто перед муками, выпавшими на долю английских солдат, которые воевали и кончили свою жизнь в этих местах. Местах, где камни говорят и немые надписи шепчут свое вечное осуждение бессмысленности войн и злобы человеческой.
МЕД И ДЕГОТЬ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ
После того как мы ворвались в ботанический кабинет Виви Текхольм и бурная радость свидания озарила и без того солнечное помещение, после того как мы хорошенько потискали друг друга в объятиях, Виви нетерпеливо спросила:
— Ну как? Нашли сильфий?
В ее голосе не было ни капли иронии. Ибо Виви Текхольм — величайший в мире оптимист, недаром она столько раз выражала надежду дожить до решения загадки сильфия. И она слепо верит в неограниченные возможности и способности своих ботаников-любителей.
45
* Ароидные (Агасеае) — большое (около 2000 видов) семейство, распространенное преимущественно в тропиках. Среди ароидных имеются кустарники, в том числе вьющиеся (лианы), многолетние и однолетние травы. Аронник (Arum) — небольшой род (15 видов), распространенный в Европе, Средиземноморье и в Средней Азии. Характерной особенностью ароидных является присутствие листа-покрывала, окружающего соцветия из мелких невзрачных цветков; окраска этого покрывала может быть самой различной: белой, красной, фиолетовой, почти черной. Некоторые ароидные культивируют из-за яркой окраски покрывала.