– Простите, мсье Араго, я настолько давно выключен из ваших комбинаций, что просто-напросто не представляю себе, чем бы мог быть вам полезным.
– Не представляете? В таком случае, придется напрячь воображение.
– Ах, простите. Я неудачно выразился: очень опасаюсь, что просто-напросто не смогу быть вам чем-либо полезным.
Гость сел поудобнее, и в затененных его глазах ей-же-ей появилось вялое любопытство:
– И вы тоже простите. Бога ради. Скажите, свои финансовые обязательства вы выполняете таким же образом? А? Интересно, – вы всерьез думали, что вот проговорите какие-то там детские слова – и все, ничего не было, мы тут же, извинившись, оставим вас в покое, а вы никому ничего не должны?
– Боюсь, мсье, вам было бы весьма затруднительно предъявить к опротестованию ваши векселя.
– Ага. Сначала слегка, очень цивилизованно косим под наивного лицеиста, а потом тут же, без переходов, но столь же цивилизованно начинаем хамить. По той причине только, что уверены, – вам ничего не будет.
– Не вижу, – каким образом? Я не выполнил приблизительно ни единого задания за все эти годы, а кроме того – ни единого дня не находился на государственной службе. Вам нечего инкриминировать мне, господа.
– Да? – Промурлыкал гость. – А если мы, приложив расписку, расскажем другое? И – обоснуем? Кому поверят, вам – или нам? Мы свалим на вас все, что добыли во Франции, а также то, чего во Франции добыть не смогли, и получили весьма… окольным путем.
– А ведь я могу позвонить в Бюро прямо сейчас. Сомневаюсь, что вы успеете добраться до своей берлоги. Вы отяжелели, растренировались и потеряли форму, старина.
– А вот таким образом шутить я вам не рекомендую категорически. Весьма и весьма настоятельно. Я не знаю ничего, кроме того, что мне положено знать, так что это ваше Бюро не выяснит ничего интересного, а вот вами оно заинтересуется. Немедленно. У Бюро, как у всех Бюро на свете, исключительно недоверчивый нрав, утомительная, въедливая метода общения и высокая мера злопамятности. Но… мне меньше всего хотелось бы угрожать или как-то давить, и чрезвычайно приятно, что обстоятельства дела это позволяют.
– Ха, я уже убе…
– Минутку, – Незваный Гость поднял руку, – будьте любезны не перебивать. Вот скажите, почему, по какой причине вам вообще не хочется нам помочь? Я имею ввиду – наиболее общие основания?
– Мой Бог! Вот это вопрос!
– Нет, в самом деле? Боитесь связываться?
– И это – тоже. Но, кроме того, я, как видите, несколько повзрослел и более не считаю измену своей стране очень… очень похвальным занятием.
– О-о-о, месье, оказывается, патриот? – Голос его звучал даже не слишком насмешливо. – То есть, говоря иными словами, вам неприятна мысль о том, что вы можете принести вред своей стране и претит сотрудничество с ее врагами?
– Не философствуйте. Противнее философствующего шпиона только философствующий алкоголик.
– Вы забыли про философствующего следователя. Зря, между прочим, забыли. Нет, вы ответьте. Это, видите ли, входит в мои инструкции. Мы вам сильно не нравимся?
– Да. Вы мне не нравитесь.
– Я не буду вспоминать даже, – опять-таки в соответствии с данными мне инструкциями, – что против денег наших вы никогда не возражали. Я просто-напросто уполномочен сообщить вам, что в данном случае никаким интересам Прекрасной Франции не будет нанесено никакого вреда.
– О, да! – Саркастически воскликнул предприниматель. – Разумеется, сплошное благо!