Поздняя весна, но вот посреди дня пошёл снег. Он затянул собой небеса, словно тюль, и тёмные ели накрылись им, как туманом. Всего за десять минут всё побелело. Исчезла всякая чернота: всюду, куда только можно было бросить взгляд, оставались лишь белые и серые цвета да их оттенки. В миг всё стало лёгким и невесомым. И всё, подобно снегу, падало вниз.
Бадма вытянул ладонь, и на неё тут же опустились снежные крошки, а вместе с ними – пожухлый листок. Должно быть, вместе с ветрами он летал в небесах с самой осени, не опускаясь на землю, но вот и его время пришло упасть. Стоило этому листу лишь малость коснуться человеческой ладони, как весь он сразу распался на много мелких кусочков, а те так и вовсе скоро обратились в пыль. Листок растаял, как снег. И всё вокруг таяло и падало вниз, всё казалось плотью от плоти снега. Тогда Бадма подумал, что всё в мире опускается к земле и всё в неё врастает.
– Всё стремится вниз, и всё уходит в землю, – сказал он в тот день.
Прошло время, и он заболел. Это была необыкновенная болезнь: его тело стало впитываться в землю и каждые несколько десятков минут ему приходилось выдёргивать ноги из почвы. Он медленно тонул в этом мире, словно в зыбучих песках. Услышав о его болезни, к нему подошёл друг и успокаивающе похлопал по плечу.
– Знаешь, тебе повезло, что хоть в лёгких не растёт лотос. Ну, как в той книге, – и неловко улыбнулся.
Молчание. Бадма стоял у окна и смотрел, как снаружи крупными каплями падал дождь и тут же впитывался в землю. Друг его почесал голову и поспешил сказать:
– Что с тобой? Я понимаю, конечно, болезнь подкосила, но ты и слова не сказал с тех пор.
– Да о чём ты вообще? – сквозь зубы бросил Бадма. – Какой ещё лотос? Будь тише, ты мне мешаешь.
Стараясь не показывать, как укололи его слова давнего друга, парень неуверенно почесал голову и попытался объясниться:
– По-моему, было славное сравнение, ведь твой имя и означает: «Лотос». К тому же тут тебе и странная болезнь, прямо как…
– Ну заткнись ты уже, пожалуйста. Мне плевать: совсем, целиком и полностью. Ты меня отвлекаешь. Я слушаю других.
– Кого?
– Тех, – Бадма кивнул в сторону улицы, где всё громче стучал по миру дождь и никого больше не было.
– Но…
Тогда Бадма ушёл от людей и укрылся в горах у маленького озера. Он сидел в заброшенном храме, сквозь дыру в потолке на него смотрела луна и светом своим укрывала нагие ноги, что медленно вязли в каменном полу. Вдруг ему вспомнились слова, которые он услышал от дождя, прежде чем тот впитался в землю. Тогда они показались ему бессмыслицей и ложью, ведь что ещё может сказать вода, кроме текучей пустоты? Но вот он снова посмотрел на луну и на свои ноги. Странное чувство. Бадме показалось, словно это не с луны упал на него луч, а из луча выросла луна. Она вдруг привиделась ему цветком с широким серебряным бутоном, что стоит на тонком стебле из света и растёт вверх, из земли. В ту ночь Бадма задумался.
Спустя месяц его болезнь усилилась, и теперь даже спать было очень трудно. Поутру приходилось по часу, а то и по два отдирать своё тело, что за ночь успевало погрузиться чуть ли не на половину в пол.
Вот в знойный летний день, окружённый густыми и зелёными лесами, он кипятил воду на огне. В паре метров от него сверчками гудело озеро. Над озером и лесом возвышались скалистые горы, они были похожи на локти и ладони женщины, которую накрыли покрывалом из земли и из-под которого она пыталась всеми силами выбраться. В паре десятков метров на дереве гудел в своей рутине улей, полный пчёл. Их мерные звуки создавали плодородную почву для размышления. Сам Бадма ходил вокруг костра, чтобы не вязнуть в земле. Глаза его неотрывно следили за огнём. Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как вся вода выкипела и огонь почти погас. Он остановился и посмотрел на озеро. Его поверхность за эти часы ушла чуть ниже обычного, и без того маленькое озерцо стало ещё хоть и малость, но меньше. Сначала Бадме показалось, что оно впиталось в землю, но… Он посмотрел в сторону костра с котелком и увидел, как от последнего вверх тянется тонкая струйка едва заметного пара. Тогда он посмотрел наверх и увидел пышное облако, что собралось в небесах прямо над озером. Как ручеёк в Байкал, в него вливалась ленточка пара из котелка. За часы под палящим солнцем вода испарилась и вобралась сверху в виде облака. Дух Бадмы перехватило, и голова его сжалась тисками новой мысли. Он торопливо опустил взгляд вниз, где увидел: все горы тоже тянуться вверх и растут. Тогда он посмотрел ещё ниже и стал всматриваться в деревья. Они ведь мало того что сами росли, так ещё и от их листов повсюду разлетался кислород и наполнял собой небо. И в тот момент Бадма вдруг понял, что даже небеса растут из земли. «Всё растёт вверх!» – подумал он.
С того дня эта новая мысль не отпускала больного. И чем глубже сам он погружался в землю, тем громче бил гонг в его голове: «Всё растёт вверх, и всё туда стремится!». Теперь ему казалось, что даже капли дождя если и не взлетают вверх, то спускаются лишь ненадолго, чтобы затем с ещё большей силой устремиться к небесам и улететь ещё дальше, чем прежде. Всё в его глазах было направленно наверх, и лишь он один тонул в земле без надежды выбраться.
Одной ночью Бадма никак не мог заснуть, боясь, что поутру погрузится в пол слишком глубоко и уже не сможет выбраться. Его нервы были на пределе, а тело истощенно скудной пищей и прерывистым сном. Снаружи закаркали вороны, треснул костёр – парень не выдержал и выбежал наружу. Полная луна лучами расплелась по округе и закрутилась меж деревьев. Бадму обуяло желание взобраться на самую высокую точку в этих горах. Он выцепил её взглядом и стал взбираться по склону наверх. Его ноги вязли в земле, мешая подъёму, но он всё полз и полз, цепляясь за кусты и валуны. Тем временем гора становилась всё круче и каменистей. То и дело острые камни резали руки и ноги скалолаза, мешая подъёму. Вскоре его лёгкие пришли в негодность и будто опалились невидимым огнём – дышать было невозможно. А горный пик был ещё так далеко. Бадма понял, что упадёт замертво, не преодолев и двух третей пути. Он ощутил себя брошенным. Как если бы божественная матерь нежно поднимала на своих руках всё ею созданное, но почему-то не его.