— Я случайно услышала ее телефонный разговор, а затем… — я сделала судорожный вдох — когда мы ругались…Олег Викторович все услышал, а я ушла. Не могу поверить, что она так поступила со мной. — Я всхлипнула, и Матвей крепче прижал меня к себе. — Я не понимаю за что? За что она так со мной поступила? Что было бы со мной, если бы ты не вмешался? — Я продолжала содрогаться от рыданий, а Матвей старался успокоить меня размеренными поглаживаниями моей полуобнаженной спины. — В свой первый же важный проект…я бы его провалила, а репутация твоего дяди? — С каждой новой мыслью меня все больше бросало в жар.
— Тш-ш-ш… — он заставил меня посмотреть на него, а затем нежно погладил по щеке. — Не думай об этом. Самое главное, чтобы ты была в полном порядке. — Он коснулся губами моих волос, а я стерла с лица последние слезы.
— Матвей, я люблю тебя — произнесла я, утыкаясь лицом в его рубашку. — Очень долго я отрицала это, но сегодня поняла, как много ты для меня значишь. — Я почувствовала, как он напрягся, а затем крепко прижал меня к себе, прижимаясь щекой к моей макушке.
— И я люблю тебя, мой Василек! — Сквозь нервный смех ответил он.
— Василек? — Я отстранилась и посмотрела на него, не скрывая своей улыбки.
— Угу. Василек! — С милой улыбкой на лице подтвердил он, касаясь большим пальцем моего подбородка. — В детстве большую часть лета я проводил в деревне. Единственным развлечением для меня там были прогулки вот по таким полям. — Он кивнул в пространство перед нами. — Мне нравилось прослеживать весь цикл развития природы. От ее возрождения весной до увядания поздней осенью, но больше всего мне нравились цвета, которыми была наполнена природа и в частности цветы. Самым моим любимым цветком был василек.
— Из-за его цвета? — Спросила я, заглядывая в его глаза, в которых отражался прекрасный закат.
— Из-за него в том числе. Но…больше всего меня в нем привлекает запах. — Он наклонился и провел носом от моей ключицы вверх по шее и зарылся носом в мои волосы.
Я стояла не в силах пошевелиться. По телу пробежала волна блаженства. С каждой минутой, проведенной с Матвеем, я чувствовала, что его власть надо мной возрастает.
— Когда я впервые тебя увидел, то сразу вспомнил о них, а когда прикоснулся — он провел указательным пальцем по обнаженному участку моей кожи на шее — понял, что моя любовь к ним возродилась. Я, словно снова оказался на том поле…среди множества цветов, бродил там и, наконец, нашел свой единственный василек, который никому не отдам. Буду бережно хранить, любить и заботиться.
— Не могу поверить, что это действительно происходит с нами. — Мы стояли посреди поля и смотрели друг другу в глаза.
Вокруг нас летали насекомые, слышались проезжающие по трассе машины, а нас окутал медовый запах полевых цветов. Такой нежный и терпкий одновременно. В моей душе горел огонь обиды и боли, но все это было ничем, по сравнению с тем, что прямо сейчас зарождалось между мной и Матвеем: доверие, любовь, трепет, та душевная близость, которую в этой жизни дано познать не каждому.
Матвей снял с себя пиджак и накинул его на мои плечи, после чего притянул в свои объятия. Какое-то время мы находились в уютной тишине, но, когда на улице совсем стемнело, он сказал, что нам пора ехать. Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, я решила спросить у Матвея то, что меня давно интересовало.
— Матвей, я кое-что спрошу у тебя, и…если тебе покажется, что я лезу не в свое дело, то…ты можешь не отвечать.
— Хорошо. Спрашивай. Для тебя нет запретных тем.
— Буду иметь в виду. — Я улыбнулась и коснулась ладонью его руки, различая в свете приборной панели его мальчишескую улыбку. — Даже не знаю, как сформулировать вопрос.
— Просто скажи, что тебя интересует. — Спокойно ответил он.
— Хорошо. — Я облизнула пересохшие соленые от слез губы. — Почему…твой дядя никому не говорит, что он тот самый знаменитый художник Гордеев? То есть, почему он живет, можно сказать, взаперти? Ведь у него миллионы поклонников.
— Поклонников… — фыркнул Матвей, и я подумала, что он не станет отвечать на мой вопрос. — Слава — это вовсе не награда. Став популярным, ты становишься товаром в умелых руках рекламщиков, который они стараются выгодно продать. Конечно, выгодно, в том числе и для тебя. С этим не поспоришь. Но слава — это наказание за достаток, связи и прочие привилегии.
— Почему наказание? — Не собиралась отступать я, искренне не понимая, почему он так считает.
— Потому что ты навсегда лишаешься свободы, то есть самого ценного, что только может быть в этой жизни. Да, в обществе есть рамки и ты свободен в их приделах, но…оказавшись в центре внимания людей, этими рамками становится общественное мнение. Тебя постоянно критикуют все, кому не лень. Все люди такие. Постоянно чем-то недовольны. Даже если тебя все устраивает, общество пытается навязать тебе ненависть к кому или чему-либо. Ты не так посмотрел, не так оделся, не с той ноги пошел и так до бесконечности. За свою жизнь, а это двадцать семь лет, я сделал очень важный вывод. — Он бросил на меня короткий взгляд. — Если из коллектива или группы людей уйдет ненавистный всем ее участник, то коллектив возненавидит кого-то из числа оставшихся. Люди едят друг друга при любом удобном случае. Это заложено в нас. Хотим мы этого или нет. У кого-то это проявляется с рождения, а кто-то открывает в себе эту способность в экстремальной ситуации.
Пока он говорил, я мысленно возвращалась к событиям, произошедшим со мной. А ведь он действительно прав. В борьбе за власть, люди способны пойти на что угодно.
— Ты прав. — Я тяжело вздохнула и перевела свое внимание на дорогу. — Сегодня я сама в этом убедилась.
— Я не хотел тебя расстраивать — он с сожалением посмотрел на меня и погладил по щеке.
— Я не расстроилась. Мне уже лучше и все благодаря тебе. — Я посмотрела на него, чувствуя, как меня переполняют эмоции.
— Это был очень длинный день.
— Еще какой! — Я издала нервный смешок.
— Тебе интересно, сколько денег мы сегодня собрали? — Весело спросил он, меняя тему.
— Да, конечно!
— Готова? — Он бросил на меня короткий взгляд. Я закусила губу, нервно кивая головой.
— Больше двадцати миллионов! — Я округлила глаза, не веря, что удалось собрать такую огромную сумму. — Из них по договору два процента твои.
— Ты шутишь? — Я резко выпрямилась, не веря своим ушам.
— Нет. Я абсолютно серьезен. Ты не читала дополнительное соглашение?
— Не читала. — Я была потрясена.
— Так я и думал…
Тем временем мы вернулись в город.
— Почему мы приехали к твоему дяде? — Я выглянула в окно, отмечая как на улице тихо и безлюдно.
— Потому что сегодня у тебя был тяжелый день и одну я тебя не оставлю. — Почти неуловимым движением он отстегнул свой ремень безопасности и повернулся ко мне лицом, наклоняясь так, чтобы между нами осталось совсем мало места, а затем легко коснулся моих губ своими. — Не бойся, я тебя не съем.
— Ты-то, может быть, не съешь, а вот твой дядя… — я посмотрела на него в упор. Матвей тяжело вздохнул и вернулся на свое место.
— Никто ничего тебе не скажет. Я все улажу. Виновник известен. Ну, а если тебе станет легче, то моего дяди нет дома. Он последнее время где-то пропадает и домой вообще не приходит. — Раздраженно объяснил он.
— Кажется, кто-то начал терять терпение? — Я попыталась разрядить обстановку, придавая своему голосу легкомысленности.
— Нет. — Усмехаясь, ответил он. — Просто ты поддаешься ненужным переживаниям. Идем.
Не без труда преодолевая ступеньку за ступенькой, мы, наконец, добрались до квартиры, где я смогла избавиться от туфель и испытать ни с чем несравнимое облегчение. Несмотря на духоту за окном, в квартире было прохладно и свежо. Я неуверенно переступала с ноги на ногу, пока Матвей снимал свою обувь.
— Не стой здесь. Проходи. Вся квартира в твоем распоряжении. — Я неуверенно кивнула и сделала несколько шагов в сторону. — Чего-нибудь хочешь?
— Нет, спасибо. — Слабо улыбнувшись, ответила я, снимая со своих плеч его пиджак и помещая его на свободные плечики в шкаф прихожей.