— Прости, — Фарид дотронулся до его руки, — но то, о чем ты говоришь, противоречит нашему воспитанию и обычаям! Нельзя становиться рабом своих чувств, тем более чувств к женщине. Да, мы знаем им цену, воспеваем их красоту, наслаждаемся их ласками, но они никогда не станут равными нам.
— Мой отец тоже так считал. Я видел это по его отношению к моей матери и к другим женам. А мне всегда казалось, что существует много других способов возвыситься, не унижая тех, кто слабее. Когда однажды мой отец стал таскать мать за волосы и пинать ее, я вцепился в его руку, закричал и заплакал. Тогда он ударил меня по лицу и сказал, что я не мужчина, если веду себя подобным образом. Вспоминая об этом, я думаю: когда человек не может справиться со своим сердцем, это не преступление. Гораздо хуже, когда сердца просто нет.
Освобожденные от туманного покрова вершины гор возвышались друг над другом, а небо над ними было чистым и светлым. Запрокинув голову, Тигран вглядывался вдаль, туда, где вились едва заметные тропы и ослепительно сияли пятна вечных снегов. Мальчик любил край, в котором родился, и вместе с тем его не покидало чувство, что его настоящая родина находится не здесь, что он забрел сюда случайно и когда-нибудь навсегда покинет эти места.
Отчасти в том была виновата мать. Тигран рано узнал, что он происходит из знатного рода, хотя этому не было никаких подтверждений. Разве что их обособленное положение; но оно, догадывался мальчик, скорее свидетельствовало о презрении, чем об уважении жителей Луйса к его матери, сестре и к нему самому.
Они жили одни, совсем одни. Прежде с ними была Хуриг, но она умерла несколько лет назад, и Тигран плохо ее помнил. Иногда к ним приходила тетушка Каринэ, изредка — крестный, дядя Вардан. Они приносили подарки Тиграну и его младшей сестре Сусанне; при этом мало разговаривали с мальчиком и смотрели на него изучающе, настороженно, но Тигран не огорчался.
Главное, чтобы мать как можно реже впадала в то состояние, в каком пребывала сегодня. В такие дни мальчик убегал в горы и блуждал там, пока от голода не начинало сводить живот или пока красный шар солнца не касался своим краем далекого каменного хребта.
Изредка, когда Тигран возвращался обратно, мать уже хлопотала над приготовлением нехитрой еды и, увидев сына, привлекала его к себе, гладила по голове, и тогда он чувствовал ее любовь и скрытую вину. Но чаще она продолжала сидеть, как сидела, — неподвижная, отсутствующая, поразительно чужая. Ничто не могло вывести ее из этого состояния: ни хныканье Сусанны, ни уговоры, ни мольбы, ни даже гнев Тиграна. Наверное, начнись в эту пору землетрясение, она не обратила бы на него никакого внимания!
Мальчику чудилось, будто некий чародей околдовывает мать, похищает ее душу и на время уносит в свои неведомые чертоги, оставляя на виду пустую, холодную оболочку.
О чем она думала в эти минуты? Воскрешала ли в памяти прошлую жизнь, большой город с его рынками, площадями, город, в котором Тигран никогда не бывал? Отца, в честь которого он, Тигран, получил свое имя?
Но о его отце мать никогда не рассказывала. Ей не нравилось, когда мальчик пытался вызвать ее на откровенность; чувствуя это, не по возрасту серьезный и смышленый Тигран предпочитал молчать. Он любил свою сестру, но понимал, что мать относится к ним по-разному. Ее отношение к нему было куда сложнее, чем к Сусанне. Дочь она просто любила, тогда как сын порой вызывал в ней некие противоречивые чувства: наряду с любовью Асмик ощущала что-то похожее на раскаяние и досаду.
Она никогда не была щедрой ни на ласку, ни на разговоры, и временами Тиграну казалось, что он совсем ее не знает.
Задумавшись, мальчик не заметил, как отошел на большое расстояние от дома; так далеко он обычно не заходил. Мать запрещала Тиграну приближаться к селению. Она рассказывала детям о Боге и заставляла молиться, но не водила их в церковь. Все, что нужно для жизни, им привозил работник дяди Вардана.
Мальчик собирался повернуть назад, как вдруг увидел незнакомую девочку с корзинкой в руках, которая с любопытством смотрела на него из-за деревьев. На вид она была младше Тиграна, но старше Сусанны.
Опасаясь, что незнакомка убежит, мальчик быстро окликнул ее:
— Эй, ты кто? Что стоишь там? Выходи!